Заветная тайна Крота Фердинанда - Микаэль Брюн-Арно

как некто неизвестный приобрёл книгу, о том, как в магазин неожиданно пришёл господин Крот, страдающий ужасной болезнью Забвения, разрушавшей его самого и всё, что хранилось в его памяти, о том, как они поспешно приняли решение отправиться в путешествие, пока не стало слишком поздно, о кафе госпожи Сурчихи Петунии и о торте с мирандалем, о лестнице на тысячу четыреста сорок три ступеньки, ведущей на вершину дуба, о дымящихся пончиках с каштанами, о великолепном «Письме к Мире», о неизвестном, которого они так и не смогли поймать, и, наконец, о встрече с Тортемпионом.

— Ну, вот что, — сказала Виолетта, — если бы я не знала тебя, Фердинанд, то сказала бы, что вся эта история совершенно неправдоподобна. Но, зная, как сильно ты любишь Миру, настолько сильно, что даже рискнул написать её ужасной сестре, — продолжала она, — уверена, что ты сделаешь всё, чтобы найти её. Уверена, ты напишешь мне, когда это произойдёт, и я, наконец, смогу вновь её увидеть. Представить только, я не видела вас целых тридцать лет, это же кротам на смех! Ах, Мира, наверное, сильно изменилась… Ты обещаешь предупредить меня, Фердинанд?

— Обещаю, Виолетта, — смущённо ответил он.

— А если он не сможет выполнить своё обещание, его выполню я, — пылко подтвердил лис.

В этот вечер Виолетта, Тортемпион, Фердинанд и Арчибальд поужинали вместе жареными на гриле кабачками и баклажанами, с гороховым пюре и тостами из кукурузного хлеба.

Друзья переночевали на выставленных на продажу в «Кротовой лавке» старых диванах. И хотя лису пришлось несколько раз за ночь вставать, чтобы помешать запутавшемуся в сновидениях Фердинанду, по его словам, «вернуться домой», он ни на минуту не забыл, что лежит там, где до него уже отдыхали другие звери. Утром оба они крепко обняли и расцеловали Тортемпиона и Виолетту и ещё раз поклялись сдержать своё обещание. Поскольку друзья не представляли себе, куда их может привести четвёртая фотография, они решили отправиться обратно в сторону Зелёного Бора, чтобы зайти домой к Фердинанду. Он требовал этого всю ночь. В конце концов, может быть, Мира оставила там какое-то указание, которое могло помочь им в поисках.

Немного позже в тот же день, когда Виолетта сидела в кресле и вышивала красными нитками инициалы КТ на новых рубашках сына, к «Кротовой лавке» подошёл зверь, которого Тортемпион никогда раньше не видел, и попросил о встрече с ней. Виолетта оставила свою вышивку в кабинете, неохотно спустилась по лестнице и подняла глаза на незнакомца.

То, что этот зверь сообщил ей, навсегда изменило её жизнь.

Ворота в страну воспоминаний

Придя в себя, Фердинанд увидел, что сидит на маленьком деревянном стульчике в совершенно тёмной комнате без окон. Он с трудом мог разглядеть кончик собственного влажного носа. Казалось, сюда никогда не проникало солнце, и Фердинанд дрожал, как ребёнок; его шерстяная куртка была недостаточно толстой, чтобы защитить от холода, и он тщетно растирал затёкшие лапы, чтобы согреться.

Сколько времени он провёл здесь? Каким образом он оказался на этом стуле и почему он всё это время сидел на нём? Бесконечные вопросы — где, кто, как, почему? — стучались в его виски, словно дятлы, и от этого у него разболелась голова. Темноту разрывал только звук его тяжёлого дыхания…

— Есть здесь кто-нибудь? — крикнул он, приложив лапки рупором к мордочке.

Никто не ответил — лишь эхо вернулось к нему и растаяло в тишине.

— Думаю, мой бедный Фердинанд, здесь никого нет, — сказал он сам себе, прижимаясь к спинке стула. — Ты совсем один, как крот, попавший в клетку… Совсем один, и это очень страшно… Как же ужасно это ощущение одиночества, шишки-кочерыжки. Впрочем, Фердинанд, чего тебе бояться? Ты отважный крот, к тому же у тебя есть друзья. Например, господин… Как же его зовут? Я ведь где-то записал его имя, — проворчал он, роясь в карманах и роняя их содержимое на пол в темноте. — Это же мой друг, вот я дурень, забыл его имя! Он пришёл, чтобы мне помочь, помочь найти её… Её, мою жену, мою супругу. Виолетту? Нет! Петунию? Нет! Если я отыщу её, я уверен, я вспомню, как её зовут, я знаю, что ко мне вернётся память, мои драгоценные воспоминания, все эти бесконечные истории, я вспомню все мои желания, все мои устремления, все мои… — Он замолчал. — Слушай, Фердинанд, ты говоришь сам с собой… Ты просто старик, потерявший рассудок… Вместо того, чтобы придумывать всякие глупости, этому маленькому кроту следовало бы вернуться домой, ведь уже поздно. Я не хочу, чтобы мама волновалась, нет-нет, я не хочу, чтобы она беспокоилась, она столько делает для нас с папой… Моя мама — совершенно замечательная кротиха, — проговорил он. — Мама, ты здесь, ты меня слышишь? Мама? Мама?..

Вдруг где-то в темноте открылась дверь. Когда Фердинанд встал, чтобы посмотреть, что происходит, его коленки захрустели, словно кто-то разломил печенье с корицей. Ах, вот бы старые кости перестали крошиться! У крота не было палки, чтобы опереться на неё, некому было предложить ему лапу, чтобы провести его в темноте, и он пошёл маленькими шажками, как оловянный солдатик, а сердце его стучало, словно барабан на праздничном параде. Сколько поэзии можно найти в передвижениях стариков — их мудрые души находят разумное равновесие между отдыхом и ходьбой, которая становится всё более медленной под грузом прожитых лет и пережитой боли. Впрочем, когда Фердинанд повернул ручку деревянной двери, вошёл и закрыл дверь за собой, у него уже ничего не болело.

— Входи, милый, — послышался ободряющий голос, — а ты не забыл помыть лапки?

— Сейчас, мама! — ответил он по привычке.

Оказавшись на кухне семейства Кротов, Фердинанд сразу почувствовал себя лучше; не задумываясь, он повесил куртку у входа на деревянную вешалку. Может быть, всё дело было в аромате тёплого дымящегося супа из топинамбура, пастернака и каштанов, булькавшего в котелке на маленьком огне. Может быть, в уютных занавесках в красную и бежевую клетку, закрывавших окна в хижине и не пропускавших в неё холод. Может быть, в свечках, освещавших кухню и то, от чего становилось тепло на душе. А может быть, его ободрила улыбка, с которой мама пригладила вихры у него на голове, и он сразу почувствовал, что стал ещё меньше ростом — не выше, чем два поставленных друг на друга яблока.

— Ну, что было в школе, Фердинанд? — ласково спросила мама, заметив синяк у него на мордочке и погнутую дужку очков.

— Всё нормально, — пробормотал кротёнок,