Российский колокол № 2 (51) 2025 - Литературно-художественный журнал

такого вопроса Иван ничего не стал отвечать Маркину. Он задумался. Он мог бы ответить Маркину, что курить он потихонечку начал, но не испытывает к этому большой потребности. Но на вопрос про Бога он сейчас не мог найти прямого и точного ответа.

Иван вспомнил о Кирилле Александрове, их Монахе из разведгруппы. Когда старшина Николай Охримчук, знакомя его с Александровым, нарочито громким шёпотом, чтобы Монах слышал, отрекомендовал того как «особу верующую», Иван сразу, как стало возможным, набросился со своими «вечными вопросами» на Кирилла.

Гораздо позже, видя, как сблизился Иван с Монахом, Охримчук не раз в полушутливом тоне громко выговаривал ему в присутствии Кирилла:

– Ты с ним, Волга, поосторожнее лясы точи. Этот святой папаша быстро тебя в свою веру перекуёт. И глазом моргнуть не успеешь.

Правда, каждый раз он при этом тихо и серьёзно добавлял:

– А вообще-то все мы тут под Богом ходим. Вот только никак ко Христу за пазуху не можем попасть.

С Александровым они сошлись не сразу. В самом начале сильное и глупое любопытство Ивана к верующему в Бога воину Советской армии очень мешало их сближению. Не разбирающийся, мало чего понимающий и смыслящий в этом Иван часто спорил с Монахом и засыпал его разными вопросами. Ивану казалось тогда, что верующему человеку не может быть места на войне.

Во-первых, разве может верующий сражаться? А тем более – убивать? Пусть врага, но всё-таки живого человека? Создание, как они говорят, Божие. Ведь сказано: «Не убий».

Во-вторых, не унимался Иван, как быть на войне с принципом «подставь другую щёку»? Верующий, с тогдашней точки зрения Ивана, не имел никаких шансов уцелеть в бою и на войне.

Ну и самое главное для него: разве сама по себе война с её ужасами, массовым убийством, кровью, подлостью и низостью, истреблением ни в чём не повинных людей, стариков, женщин, детей не была прямым доказательством невозможности существования Бога? Бога, самого могущественного и справедливого – с точки зрения верующих – существа в этом мире? Бога, который допустил, чтобы на земле творилось такое. Когда человек, обезумев от ярости, злости, обиды и страха, всеми доступными ему способами изо всех сил стремится ранить, искалечить и убить другого человека.

Они с Монахом в недолгие и немногие периоды относительного покоя при любой возможности вели разговоры о Боге, вере и о многом, с этим связанном.

Спокойная и сдержанная манера Кирилла просто и понятно рассуждать о сложных вещах сильно увлекала Ивана. Он постоянно засыпал Монаха вопросами. Внимательно и с удивлением слушал его, а потом подолгу обдумывал ответы. Они показывали всю незрелость представлений Ивана о Боге и вере в Него.

Иван часто задавал Кириллу провокационные вопросы. Например, об антинаучности веры в Бога. Отвечая на этот вопрос, Монах, по признанию самого Ивана, положил его на обе лопатки.

Иван начал:

– Я думаю, что сама идея Бога не может быть принята, так как не имеет ничего общего с наукой. Это просто ненаучно, так как не основано на точных, проверенных фактах и знаниях.

Кирилл ответил:

– Я бы разделил твой вопрос на две части. Первое: мы говорим с тобой о вере, а ты хочешь, чтобы вера стала знанием, да ещё и основанным на «точных, проверенных фактах». Это уже не будет верой. И это слишком легко. На всё готовенькое. Так не бывает. Второе: про «ненаучность». Я могу привести тебе имена многих выдающихся учёных, которые были верующими людьми. И многие из них говорили, что чем больше они постигают законы природы, тем больше им кажется, что во всём этом есть Божественное начало. Но мне больше нравится, как рассуждал на эту тему один из основателей наук русских великий Ломоносов. Он писал, что учёный не должен отвечать на вопрос: «Бог так сотворил?» – он должен познавать, как Он это сотворил.

– Но мы же не рождаемся с этим пониманием? Чего бы Господу нас не вразумить на этот счёт, ну или хотя бы всех верующих в Него?

– Ха. То есть закрываем все институты, ложимся где-нибудь в тенёчке и ждём, пока Господь пошлёт нам, лентяям, знания? Нет, дружище. Разум человеку дан, чтобы познавать мир и самого себя.

Их разговоры на эти темы всё больше становились похожи на рассуждения, сомнения, совместный поиск смыслов и истин. Как-то они сидели в отбитом у немцев окопе. Окоп был на позициях, где их рота должна была закрепиться. В стороне лежали убитые в рукопашной схватке вражеские солдаты. В этом бою Кирилл убил одного из них. Оба некурящих человека тянули подрагивающими руками одну на двоих самокрутку, передавая её друг другу после очередной затяжки. И Иван неожиданно для себя самого спросил у Монаха, показывая на убитых немцев:

– А как же прощение? Ты их простить должен?

Ответ Кирилла удивил его и заставил надолго задуматься.

– Я, Вань, ни на кого из них зла не держу. Давно их простил и жалею. Души их бессмертные изранены. Но простить их сейчас, когда идёт война на моей земле, – не значит пощадить.

«Возможно, у Монаха своё, сильно отличающееся от мнения любого священника представление обо всех этих вопросах», – подумал тогда Иван. Но другого собеседника, с которым он мог бы это обсуждать, не было.

Помимо маленькой книжицы-молитвослова у Кирилла всегда с собой была ещё такая же небольшая, чуть истрёпанная книжка – Евангелие. Монах очень часто её читал. Перечитывал. Гораздо чаще, чем молитвослов. Видя, как часто Кирилл старается её читать, Иван недоумённо спрашивал:

– Почему ты постоянно всё это перечитываешь? Ты же давно уже всё прочитал.

Кирилл, смущённо улыбаясь, объяснял ему:

– Знаешь, Ваня, евангельский текст изложен очень простыми словами, а я его не всегда понимаю. Не хватает мне чего-то. Опыта, может, духовного, чтобы понять это.

– Ну, если уж тебе не хватает, то я тогда вообще ничего не пойму.

– Нет, Вань, я, может, неточно выразился. Читать надо. Когда ты постоянно читаешь о евангельских событиях и живо их воспринимаешь, то ум приходит в состояние борьбы: согласиться или не согласиться, допустим, с чудесами, там описанными? И когда соглашаешься, то и вера твоя, значит, усиливается. Я, читая, начинаю живо чувствовать, что душа у нас бессмертна. И что есть нечто безграничное, непостижимое и в то же время такое же реальное, как и та жизнь, что нас окружает. Бывает, углублюсь в чтение или молитву, так это «нечто» для меня становится более реальным, чем наша телесная жизнь.

Заметив, что Иван напряжённо вдумывается в его слова, Кирилл улыбнулся:

– Прости меня, Ваня, я путано объясняю. Но кажется мне иногда, что Евангелие постоянно меняется. Сегодня я читал одно, а завтра оно становится другим. Понимаешь ли меня? Там всё живёт своей жизнью. Это оттого, что постоянно меняемся мы сами. Если что-то из текста произвело на меня более глубокое впечатление, чем раньше, то и я это каждый раз воспринимаю по-новому. Так оно всё и открывается нам – разными смыслами. А Божественное Откровение – это неисчерпаемая глубина. Не нужно никаких мыслей, никаких рассуждений, никаких истолкований – нужно внимательно читать и стараться постичь всё это не разумом, а сердцем. Вот я и стараюсь. А когда читаешь так, по несколько раз, то обязательно почувствуешь что-то такое тёплое, радостное для души. И светлеет на душе, и от света этого отступать начинает и окружающее тебя зло, и то зло, что в тебе самом.

Со временем Иван, полностью доверяя товарищу, уже не скрывал своих сомнений относительно веры в Бога и спрашивал обо всём, что его интересовало, открыто, напрямую. Очень много они рассуждали с Александровым о зле и борьбе с ним.

Одна такая глубоко запомнившаяся Ивану беседа началась с его вопроса Монаху:

– Если человек верующий, а значит, смиренный – то нужно ли ему бороться со злом и как он это будет делать?

– Конечно, надо бороться! – с жаром отвечал Кирилл. – Бог сам каждую секунду противостоит силам зла и разрушения. И каждый человек на своём уровне, по отпущенным ему способностям должен Ему в этом помогать. Богом нам дано различение добра и зла. Каждый человек это своей душой чувствует. Эта борьба – не что-то разовое: кончился бой и отдыхай, –