«Изображение рая»: поэтика созерцания Леонида Аронзона - Пётр Казарновский

484

В разрозненных листах из записных книжек, датируемых предположительно 1967 годом, поэт записывает: «Я оделся в Хлебникова» [Döring/Kukuj 2008: 368]. Такое отношение не отменяет духа соревновательности, что выражено в «Моем дневнике» (1968, № 295): «Хлебников лишил меня возможности о многом говорить, потому что сказал так, что об этих вещах можно сказать только так же» (Т. 2. С. 113).

485

В письме к В. Швейгольцу (1969, № 352) Аронзон размышляет и наставляет друга, находящегося в заключении: «Если бы я имел энергию рассмотреть нашу общую жизнь нагло, как рассматривают слепого, и записать ее монтажным листом, секунда за секунду, и так записывать ее по смерть свою: интересно, были бы сюжетные коллизии? Сомневаться не приходится, конечно, при наличии тебя. Кто-то из них, то ли Пушкин, то ли Хлебников, просили людей вести регулярно дневники духа. Веди их» (Т. 2. С. 184).

486

Показательно, что в магнитофонной записи явно слышится слово из последней строки – «неизбывно», гораздо более привычное, употребимое; именно его предпочел подготовивший первое в России издание Вл. Эрль в книге Аронзона [Аронзон 1990: 31]. Нельзя исключать, что, зная морфемно правильный вариант слова, Аронзон в окончательном варианте употребил актуализирующее семантику убыли и ее отсутствия «неубывно», так как оно фонетически близко к глаголу «убивать», но с частицей «не», благодаря чему возникает намек на смерть и бессмертие. Этим подчеркивается не только неуничтожимость «ничто», но и его субъектность.

487

В книге С. Булгакова «Свет невечерний» дается описание Божественного Ничто: «…небытие, как еще-небытие или пока-небытие, является той мэональной тьмою, в которой таится, однако же, все, подобно тому как дневным светом изводится к бытию и обнаруживается все, скрывавшееся под покровом ночной тьмы. Божественное Ничто и есть именно такая мэональная ночь небытия и неразличенности, бесформенности и аморфности, но вместе и первооснова бытия» [Булгаков 1994: 137].

488

О. Фрейденберг в ряде работ изучала, как в мифах и литературе «фаза временной смерти порождает в сюжете двойника и тени» [Брагинская 1994: 107]. Так, в книге «Поэтика сюжета и жанра» исследовательница, приводя наблюдения других специалистов в области мифа и обрядовости, говорит о близости воспринимаемых как противоположные сильных чувств – в частности, скорби (тоски) и радости [Фрейденберг 1997: 323]. Эта двоякость, а то и «двусмысленность» на разных уровнях присутствует у Аронзона и созвучна явлению энантиосемии. Актуализируя эту разнонаправленность переживания, Аронзон выходит из стереотипности его восприятия.

489

О. Фрейденберг в работе об античной паллиате («комедии плаща») приводит ряд обобщений о предшествующем и последующем генезисе этого извода европейской комедии. Нам важно, что Шекспир, столь важный для Аронзона, сам испытал воздействие паллиаты, причем не только в собственно комедиях, но и в «Гамлете». См.: [Фрейденберг 1988: 36–73]. Так, в одном из фрагментов названной работы читаем: «Если каждое явление имеет свое лицо, то у него есть и изнанка. В этом образе – целое мировоззрение. Оно имеет огромный резонанс в религии, в обряде, в быту, где угодно» [Там же: 51].

490

Известна попытка постановки трагедии Шекспира (1932, театр им. Вахтангова, реж. Р. Симонов), где фигура главного героя раздваивалась на два образа – pro и contra. Схожую интерпретацию встречаем у С. Кржижановского: «Шекспир насквозь диалогичен. <..> Даже оставшись один, персонаж фехтует сам против себя, раздваивается <..> если это Гамлет, то на двух спорящих внутри монолога Гамлетов, один из которых говорит „быть“, другой опровергает собеседника: „Не быть“» [Кржижановский 2006: 366–367]. Размышления Кржижановского о «Гамлете», видимо, созвучны пониманию Аронзоном главного героя трагедии: «Последний метафизик Гамлет – сплошное бытие нельзя убить, и небытие пронизано снами – ужас бессмертия» (Перельмутер В. Комментарии [Кржижановский 2006: 613]).

491

В психоанализе двойничество рассматривается как средство избежать отношений с сексуальностью [Долар 2017: 172]. В работе «Жуткое» Фрейд, в чем-то полемизируя со своим учеником О. Ранком, утверждает, что двойник может узурпировать у «оригинала» оплодотворяющую функцию, тем самым совершив символическую кастрацию. У Аронзона эта функция прямо вручается другу-двойнику. Возможно, раньше на эту роль претендовал Эрль, по поводу которого, в связи со «спором поколений», переживаемым Аронзоном весьма своеобразно, сказано в «Посвящении» (1965, № 34): «…плодятся Эрли, чтобы заменять, / чтобы заткнуть не все равно ли чем / от нас от всех оставленную щель» (Т. 1. С. 95).

492

В «Поэтике сюжета и жанра» говорится о первоначальной «двоичности» мифологического героя, которая потом подвергается разделению на две самостоятельные сущности, одна из которых смертна, другая же одерживает над смертью победу. У Аронзона очень созвучен этому мотив своеобразного «соревнования»: «Вперед меня не умирай» (№ 87, 337). Поэт «колеблется» между окончательными объединением и разделением «я»-персонажа с его двойником – «ты»-персонажем и одновременно частью своего «я». Так и объединенные местоимением «мы» персонажи – близкие Аронзону люди – удвоены самими собой, двигаясь непрерывным рядом: «мы идем за нами» (1970, № 148).

493

Показательно, что, изменив имя, Аронзон обращает это стихотворение и Альтшулеру, и Михнову. Н. Азарова дает иную, не лишенную остроты, интерпретацию этого стихотворения, видя в этом «совпадении» с небом обожествленность героя-адресата: следя за модификациями местоимений, исследовательница фиксирует, что «ты» у Аронзона скрывает «Ты» [Азарова 2008: 166]. «Слившийся с небом» герой не только стал небом, но и обнаружил его в себе: «ты» героя-адресата стало «Ты» неба и вместило «Ты» в себя. Согласно проводимому мною анализу творчества поэта, поэтическое «я» («я»-субъект, автоперсонаж) максимально сближен с божественным «Я» – поглощается им или вбирает Его в себя.

494

В исследовании С. З. Агранович и И. В. Саморуковой «Двойничество» названный культурный феномен подробно рассмотрен как один из вариантов бинарной модели мира. В частности, ученые указывают на то, что «члены бинарных оппозиций „превращаются“ друг в друга, образуя с членами других бинарных соотношений вовсе не стройную систему, а некое сложное, фактически неупорядоченное образование, лишенное центра» [Агранович, Саморукова 2001: 28]. Опираясь на обширный пласт литературных текстов от древности до середины XX века и на культурологические труды (Бахтин, Фрейденберг, Мелетинский и др.), исследовательницы приходят к выводу: «Двойничество, структурированное по принципу карнавальной пары <а именно к таковым следует отнести героев сонета „Горацио, Пилад, Альтшулер, брат…“. –