Обычные люди: 101-й полицейский батальон и «окончательное решение еврейского вопроса» - Кристофер Браунинг

Тем временем немецкие офицеры, напротив, начали нервничать. Становилось ясно, что, если они собираются завершить работу в тот же день, темп казней нужно ускорить. «Неоднократно слышались замечания вроде “Ничего не выходит!” или “Все идет слишком медленно!”»{131}. Трапп отдал новые распоряжения. 3-я рота снималась с постов оцепления вокруг деревни и направлялась на охрану рыночной площади. Полицейским 2-й роты лейтенанта Гнаде было приказано отправиться в лес и оказать помощь стрелкам. Гауптвахмистр Штайнмец из 3-го взвода еще раз дал своим людям возможность доложить, если они чувствуют, что не справятся. Этим предложением никто не воспользовался{132}.

Лейтенант Гнаде разделил свою роту на две группы и приказал им занять разные участки леса. Затем он посетил расположение 1-й роты Волауфа, чтобы воочию увидеть процесс казни{133}. Тем временем лейтенант Шеер и гауптвахмистр Хергерт* взяли 1-й взвод 2-й роты и нескольких полицейских из 3-го взвода и повели их к определенному месту в лесу. Шеер разделил своих людей на четыре группы, указал каждой участок для проведения расстрелов и отправил их обратно за евреями, которых им предстояло убить. На место прибыл лейтенант Гнаде и вступил с Шеером в жаркий спор, доказывая, что участки находятся недостаточно глубоко в лесу{134}. Каждая группа успела совершить три или четыре похода к сборному пункту и обратно и провести несколько расстрелов, прежде чем Шееру стало ясно, что процесс идет слишком медленно. Он спросил совета у Хергерта. «Тогда я предложил, – вспоминал Хергерт, – выделить двух человек из каждой группы, чтобы отводить евреев с пункта сбора к месту проведения казни, а остальные стрелки команды за это время могут перемещаться к следующей точке расстрела. Кроме того, эта точка каждый раз немного сдвигалась и, таким образом, становилась все ближе к пункту сбора на лесной дороге. Именно так мы и поступили»{135}. Предложение Хергерта заметно ускорило процесс казни.

В отличие от 1-й роты, полицейские из 2-й роты не получали никаких инструкций относительно того, как проводить расстрелы. Вначале они не использовали штыки для того, чтобы прицеливаться максимально точно, и, по замечанию Хергерта, было «много промахов», что «вело к ненужным ранениям у жертв». Один полицейский из взвода Хергерта также отметил сложности, мешавшие бойцам правильно целиться: «Сначала мы стреляли с руки. Если целились слишком высоко, череп просто разрывало. В результате мозги и кости разлетались во все стороны. Поэтому нас проинструктировали, что нужно приставлять острие штыка к шее»{136}. Однако, если верить Хергерту, использование примкнутых штыков не решило проблему: «При выстреле в упор, который требовался при таком методе, пуля попадала в голову жертвы по такой траектории, что часто весь череп или по крайней мере задняя часть черепной коробки разлеталась вдребезги, и повсюду разбрызгивалась кровь, осколки костей и мозги, пачкая самих стрелков»{137}.

Хергерт особо подчеркивал, что никому в 1-м взводе не предлагалось заранее отказаться от участия в акции. Но как только начались расстрелы, к нему и к Шееру стали обращаться полицейские, которые не могли стрелять в женщин или детей, и им давали другие задания{138}. Это подтвердил один из его подчиненных: «Во время казней распространился слух, что любой, кто больше не в состоянии это выносить, может доложить об этом. …Я сам принял участие примерно в десяти расстрелах, и мне пришлось убивать мужчин и женщин. Я просто не мог и дальше стрелять в людей, и это стало очевидно командиру моего взвода Хергерту, потому что под конец я раз за разом стрелял мимо. По этой причине он освободил меня от обязанностей стрелка. Других моих товарищей рано или поздно тоже освободили, так как они были просто не в силах продолжать»{139}.

Второй взвод лейтенанта Друккера и бо́льшая часть 3-го взвода гауптвахмистра Штайнмеца были направлены в другую часть леса. Как и в отряде Шеера, их разделили на маленькие группы от пяти до восьми человек, а не на большие по 35 или 40 человек, как в 1-й роте Волауфа. Полицейским приказали приставлять дула карабинов к позвонкам у основания шеи, но и здесь расстрелы вначале производились без использования штыков для прицеливания{140}. Результат просто ужасал. «Стрелки самым отвратительным образом оказались забрызганы кровью, мозгами и осколками костей. Все это было у них на одежде»{141}.

Разделяя подчиненных на небольшие группы, Друккер оставил около трети из них в резерве. В конечном счете в расстрелах должен был поучаствовать каждый, но он хотел обеспечить частую смену стрелков и разрешить «перекуры»{142}. Из-за постоянного хождения туда-сюда от грузовиков и обратно по пересеченной местности и частого чередования состав групп неизбежно перемешивался{143}. Неразбериха давала возможность снизить темп или даже избежать участия в расстрелах. Те, кто спешил выполнить приказ, успели расправиться с гораздо большим количеством жертв, чем те, кто всеми силами старался не торопиться{144}. После двух заходов один полицейский просто «ускользнул» из своей группы и остался у грузовиков на опушке леса{145}. Другому удалось и вовсе пропустить свою очередь побыть стрелком.

Дело было совсем не в том, что те, кто не хотел или не мог расстреливать других людей, не имели возможности этого избежать. За нами никто не следил строго. Поэтому я остался рядом с тем местом, куда подъезжали грузовики, и занял себя всякими нужными делами. Во всяком случае, я старался сделать вид, что занимаюсь чем-то полезным. Конечно, рано или поздно кто-то из моих товарищей замечал, что я не хожу к месту казней и не стреляю в людей. Они обзывали меня «засранцем» и «размазней». Но никакого взыскания за свой поступок я не получил. И надо сказать, я был не единственным, кому удалось избежать участия в казнях{146}.

Подавляющее большинство участников расстрелов в Юзефуве, допрошенных после войны, служило в 3-м взводе 2-й роты. Именно благодаря их показаниям мы можем получить самое полное представление о том, как казни влияли на исполнителей и какова была доля тех, кто отказывался от участия в расстрелах уже в ходе акции.

Ганс Деттельман*, 40-летний парикмахер, был назначен Друккером в расстрельную команду. «На первой казни я просто не мог выстрелить в свою жертву, поэтому я отошел в сторону и попросил… лейтенанта Друккера найти мне замену». Деттельман заявил лейтенанту, что у него «очень слабая натура», и Друккер его отпустил{147}.

Вальтер Нихаус*, бывший торговый представитель табачной компании «Реемтсма», в свой первый заход был поставлен в пару с