Медицинские сказки от врача-реабилитолога. Как болезнь меняет судьбу пациентов, а реабилитация помогает стать счастливыми - Мария Панова

А потом, через несколько секунд, задаю вопрос о психологической помощи. Я понимаю, что помощь нужна и ей, и ему. Мне кажется, длинный путь болезни, который они прошли вместе, не завершился стадией принятия.

«Нет-нет, мне психолог не нужен», – говорит она, вытирая слезы. Обычная реакция. Затолкать черную массу переживаний в дальние закоулки души, чтобы постараться о них не думать. Но «сейф» так мал и ненадежен, и каждый день на поверхность сознания вылезает что-то страшное, неведомое, непостижимое, тоскливое. Тогда она плачет. Слезы не приносят облегчения.

Но если пустить к хранилищу своей души психолога, Бог весть что из этого получится – справится ли специалист? Или ей будет только хуже? Она не уверена в результате, поэтому отказывается.

Пациент вначале тоже не хочет видеть психолога – он ведь выбрал бороться, а не плакать на кушетке, вспоминая, как и сколько раз его обидела в детстве мама. Но наш психолог и не собирается заниматься психоанализом или еще какими-нибудь сомнительными с точки зрения доказательной медицины направлениями.

Он просто приходит каждый день и говорит с больным обо всем на свете: о погоде за окном, о самочувствии, рассказывает дурацкие медицинские байки, потом шутит, что ставшие уже заметными нарушения речи у больного, наверное, помогают не болтать ему постоянно с женой – женщины бывают такими утомительными со своими разговорами об отношениях и прочей пилежкой, и больной улыбается – да, он с юности молчун и не любит разговоров о чувствах. У психолога в работе с неизлечимым больным есть цель – он работает с принятием смертельного диагноза. Больной может сколько угодно молчать и бодриться, прятать свой ужас перед будущим и массу других эмоций, среди которых печаль, гнев, обида и многое другое – все это не помогает работе горя. Иногда принятие приходит только после работы со специалистом. Но оно того стоит, потому что чувство это приносит облегчение и мир в душе.

Мы выстроили реабилитацию этого пациента со смертельным диагнозом вокруг простых бытовых вещей. Инструктор ЛФК показал упражнения, которые помогут сохранять все виды кистевых захватов, пока это возможно. Когда станет невозможно, некоторое время можно будет справляться при помощи адаптированной ложки и вилки, удерживающих в кисти разные предметы резинок и других бытовых приспособлений.

Логопед объяснила, как заниматься артикуляцией и как регулировать консистенцию пищи, чтобы максимально долго обходиться без зонда. Пациент не просто усвоил эти наставления, но и смог добиться улучшения – речь стала более четкой.

Психолог тоже сделал свою незаметную работу. У пациента изменилось выражение лица: мне показалось, что недоверие и обида сменились какими-то иными чувствами. Больной будто решил просто «жить в сегодня». Ведь «сегодня» и «сейчас» могут длиться довольно долго. Так почему бы не воспользоваться ими, не думая о «завтра» и «через год»?

Прощаясь со мной, его жена снова плакала. И в тот момент мое сочувствие к ней было куда больше, чем к нему. Потому что она-то уходила с чем пришла, а жить каждый день с черной хтонью в душе, которую не покажешь никому из близких или не очень близких – тяжелое испытание. Я снова предложила ей психологическую помощь, она отказалась. «Я ведь врач, я справлюсь». У меня есть много историй о врачах, которые тоже так думали. Но, увы, судьба не дает нам в придачу к диплому какую-то особую устойчивость к стрессам или готовые навыки правильного проживания горя. Мы барахтаемся в этом точно так же, как и прочие люди. «Берегите себя», – вот и все, что я могла сказать ей на прощание.

Реабилитация пациентов, у которых мы заведомо не ждем улучшения и заранее знаем, сколько примерно ему осталось – штука сложная, спорная и не такая очевидная, как наша обычная работа с пациентами после инсульта. Но еще тоньше – лед отношений медиков с близкими такого пациента. Ведь родственники также нуждаются в наших внимании и помощи.

Про жену пациента, которая не сдавалась (и правильно делала)

Иван, немолодой уже мужчина, за год прошел три курса реабилитации с короткими перерывами. Обычно такой напряженный путь, когда в первый год после инсульта человек больше времени проводит по больницам, чем дома, бывает у пациентов с высоким реабилитационным потенциалом. Если есть что восстанавливать, если врачи видят, что дело идет быстро и качественно, если пациент мотивирован и буквально готов землю носом рыть, чтоб вернуться к прошлой жизни, что была до инсульта – тогда все происходит именно так.

Но у Ивана была совсем другая история болезни. Реабилитационный потенциал вначале был совсем низкий. Мужчина плохо понимал, где он и зачем он здесь. В первый день я обнаружила его в палате, лежащим безучастно на постели и облепленным карамельками – похоже, он клал одну за одной в рот, не замечая, как они выпадают и приклеиваются к его футболке. В результате получилось что-то вроде «шедевра» современного искусства: больной растерянно улыбался, карамельки переливались в утреннем свете, и все это выглядело… Концептуально, абсурдно и не слишком обнадеживающе.

Первый наш курс реабилитации закончился ничем. Когнитивные возможности пациента не позволяли продвинуться хоть на шажок. Он продолжал безучастно лежать в кровати, постоянно искал что-то сладкое (я быстро объяснила родственникам, что сладкого ему нельзя, ведь у него сахарный диабет), забывал все, что ему говорили, через пять минут, рука его все так же висела плетью, нога не участвовала в опоре при стоянии.

Но был один фактор, который всегда учитывается в процессе реабилитации – это настрой близких. Жена пациента не верила, что это максимум возможностей Ивана к восстановлению, и сразу после реабилитации в нашем отделении повезла мужа в Москву.

Нет, и там не произошло никакого волшебства. Такой же инструктор ЛФК бился над расширением двигательных возможностей. Такой же логопед давал домашние задания, которые больной не выполнял. Такой же психолог работал над улучшением когнитивных возможностей – укреплением памяти и внимания, возможностью поддерживать самые простые бытовые диалоги с окружающими. Тщетно.

А жена не сдавалась. Она выбила еще один курс реабилитации. И еще. Хоть ей и говорили, что возможности к восстановлению супруга ограничены. Весьма ограничены. Это значит запасайтесь памперсами, готовьтесь быть пожизненной сиделкой. (Справедливости ради, я должна сказать, что прогнозы в общем были верными. Пациент остался в том же «безголовом» когнитивном статусе, что требовало и требует постоянного присмотра за ним, но вот важные детали…)

Так прошел год. И все же к третьему курсу реабилитации в нашем отделении он перестал быть лежачим пациентом.