Безумие Гёльдерлина. Жизнь, поделенная надвое - Джорджо Агамбен

То, что желание самому заниматься изданием своих сочинений (Гёльдерлин и в будущем продолжит добиваться этого) воспринимается как нелепая причуда и сумасбродство, красноречиво доказывает, что даже благонамеренные его друзья почитали самые закономерные и разумные требования поэта за проявления безумия.

20 октября. Мальман отвечает Концу и заявляет, что будет рад опубликовать присланное, однако он может предложить только десять талеров за лист: эта сумма, «бесспорно, не сравнится с той, какую может заплатить Котта (издатель Гёте)». «Не упоминать имени Гёльдерлина будет уместно еще и потому, что неразумные люди обнародовали слишком много его произведений, которые не следовало бы распространять и которые очернили его имя. Первая часть “Гипериона” – чудесный образчик его гения, но после он погряз в формализме и в непостижимых глубинах».

Так или иначе, этот проект не окончился ничем.

1810

1 января. Кернер сообщает своему тюбингенскому другу Генриху Кёстлину, что пишет текст под названием «Бродячие тени» (Reiseschatten), в котором «появится также и Гёльдерлин».

21 января. Клеменс Брентано в письме Отто Рунге пишет о том, что на него произвели «сильнейшее впечатление» «несколько од безумного поэта Гёльдерлина из Вюттемберга, например элегия “К ночи”, “Осенний праздник”, “Рейн”, “Патмос” и другие, которые позабыли и обошли вниманием в двух “Альманахах муз” под редакцией Зенкендорфа: 1807 и 1808 года. Вероятно, никто еще столь искусно не выражал в высшей мере созерцательное страдание. Временами этот великий ум мрачнеет и погружается в глубины своей сердечной горечи; но куда чаще его звезда, волнующая предвестница Апокалипсиса, величественно сияет над бескрайним морем его чувств. Если сможете разыскать эти книги, прочтите его стихи. Так, его “Ночь” ясна, она блистает, подобно небесному телу, и одинока, как колокол, качающийся взад-вперед, и каждый его удар вторит очередному воспоминанию: этот текст я считаю одним из самых удачных его стихотворений».

16 августа. Синклер пишет Гегелю из Гомбурга и сообщает ему о смерти Цвиллинга при Ваграме. «О несчастливце Гёльдерлине, – добавляет он, – я больше ничего не слышал, его обстоятельства определенно не изменились, скажи, известно ли тебе что-нибудь о нем». Из этого письма очевидно, насколько Синклер отдалился от друга, и, хотя он не получал о том известий, он считает (возможно, неосознанно пытаясь таким образом оправдаться), что его безумие неизлечимо.

1811

7 января. Студент Август Мейер, также проживавший на пансионе в семье Циммеров, пишет брату: «Бедняга Гёльдерлин хочет выпустить альманах и потому каждый день исписывает невероятное количество бумаги. Сегодня он дал мне прочесть целую тетрадь, ниже я приведу несколько текстов оттуда. Например, вот конец одного чудесного стихотворения на смерть ребенка:

Die Schönheit ist den Kindern eigen,

Ist Gottes Ebenbild vielleicht,

Ihr Eigentum ist Ruh und Schweigen,

Das Engeln auch zum Lob gereicht.

Красота свойственна детям,

И возможно, она – подобие Бога,

Ее достояние – мир и тишина,

Что служит хвалой ангелам[95].

А вот несколько комичных строк из другого стихотворения – “Слава”:

Es knüpft an Gott der Wohllaut, der geleitet

Ein sehr berühmtes Ohr, denn wunderbar

Ist ein berühmtes Leben gross und klar,

So geht der Mensch zu Fusse oder reitet.

Der Erde Freuden, Freundlichkeit und Güter,

Der Garten, Baum, der Weinberg mit dem Hüter,

Sie scheinen mir ein Wiederglanz des Himmels

Gewähret von dem Geist den Söhnen des Gewimmels.

Wenn Einer ist mit Gütern reich beglücket,

Wenn Obst den Garten ihm, und Gold ausschmücket

Die Wohnung und das Haus, was mag er haben

Noch mehr in dieser Welt, sein Herz zu laben?

Связана с Богом гармония, сопровождающая

Славное ухо, ведь чудесна

Славная, великая и чистая жизнь,

Так человек ходит пешком или ездит на лошади.

Земные радости, дружба и блага,

Сад, дерево, лоза и пастух

Кажутся мне лучистым отсветом неба,

Которым дух наделяет отпрысков суеты.

Когда одному отводится благ в достатке,

Когда фрукты и золото украшают его сад[96],

Кров свой и дом, чего еще он может

Обрести в этом мире, чтобы утешить свою душу?

И на рождение ребенка:

Wie wird des Himmels Vater schauen

Mit Freude das erwachs’ne Kind,

Gehend auf blumenreichen Auen,

Mit andern, welche lieb ihm sind.

Indessen freue dich des Lebens,

Aus einer guten Seele kommt

Die Schönheit herrlichen Bestrebens,

Gottlicher Grund dir mehr noch frommt.

Как увидит небесный отец,

Испытав радость, выросшего ребенка,

Который идет по цветущим долинам[97]

С другими – теми, кто дорог ему.

А пока что радуйся жизни,

От доброй души происходит

Красота величественной заботы,

Божественное начало еще полезнее тебе.

Эти строки меня тронули (“Радость этого мира”):

Das Angenehme dieser Welt hab’ ich genossen,

Die Jugenstunden sind, wie lang! wie lang! verflossen,

April und Mai und Julius sind ferne

Ich bin nichts mehr, ich lebe nicht mehr gerne!

Негой этого мира я насладился,

Часы молодости так давно – так давно! – утекли,

Апрель, май, июль уже далеки,

Меня больше нет, мне уже не нравится жить.

21 января. Из письма Кернера Фридриху де ла Мотт Фуке: «Знаете ли вы нашего соотечественника, поэта Гёльдерлина? Он все еще пишет стихи, будучи в раздрае и безумии, они по большей части непостижимы для остальных. Один друг прислал мне сегодня эти трогательные строки: он обнаружил их в бумагах поэта, и они полностью постижимы: “Радостью этого мира я насладился…” Фарнхаген знает его лично. Перепишите для него эти строки, поскольку я не знаю, где он живет».

Юстинус Кернер в конце января публикует в Гейдельберге небольшую книгу под названием «Бродячие тени», подписанную Von dem Schattenspieler Luchs[98]: в ней, помимо химика, приходского священника и плотника, появляется безумный поэт по фамилии Гольдер; прообразом для него, без сомнения, послужил Гёльдерлин. В тексте явно слышится сатирический и оскорбительный тон: «Едва признав меня, мой друг Гольдер горячо обнял меня и сказал: “Это вдвойне счастье, что я встретил тебя