Безумие Гёльдерлина. Жизнь, поделенная надвое - Джорджо Агамбен

меня, и к признательности, которой я обязан Вам, присовокупляется восхищение, которое у меня вызывает исключительность Ваших намерений. Ваша благодетельная душа и Ваши столь ценные предостережения всегда обретают такую форму, что доставляют мне счастье в той же мере, что и пользу. Платье, которое Вы послали с письмом, прекрасно на меня село. Мне нужно поспешить. Я бы взял на себя смелость добавить что-то еще, например, что подобные этим заверения в размеренном поведении с моей стороны, надеюсь, возымеют действие, и Вы благосклонно примете их.

С гордостью именую себя Вашим преданнейшим сыном, Гёльдерлин.

(Чрезмерно формальный тон, который можно обнаружить в этом письме, – еще одна отличительная особенность взаимодействия Гёльдерлина с внешним миром. То, что мы имеем дело с сознательным и почти пародийным дистанцированием от собеседников, особенно заметно в переписке с матерью, которая постоянно выказывала полнейшее непонимание того, к чему стремился ее сын: в ее представлении он должен был сделать карьеру приходского священника.)

1813

Начало года. Письмо Гёльдерлина матери:

Возлюбленная матушка,

Пользуюсь случаем, что любезно предоставил мне господин Циммер, и мысленно обращаюсь к Вам, дабы снова порадовать вас выражением своей преданности и искренней привязанности. Ваша светлая доброта, издавна осенявшая меня своим сиянием, ваша неизменная нежность и нравственное влияние, столь благодатное для меня, достойны почтения, и я постоянно взираю на них, когда стремлюсь преисполниться еще большего заслуженного уважения или когда размышляю, чем именно в своей памяти я обязан вам, моя превосходная мать! Если я не сумею порадовать вас с той же учтивостью, как то делаете вы, причиной тому – отрицающая составляющая (das Verneinende), неотъемлемая от той же преданности (ebenderselber Ergebenheit), которую я имею честь выказать вам. Мое участие по отношению к вам еще не исчерпало себя: насколько неизменна ваша доброта, настолько же долговечна моя память о вас, достойная поклонения мать! Дни, которые протекают без вреда вашему здоровью, в сердечной уверенности, что вы угодны Богу, вечно дороги мне, и часы, проведенные с вами рядом, как мне чудится (wie mir scheinet), незабываемы. Я твердо убежден и верю, что у вас все будет хорошо и вы насладитесь бытием в этом мире.

С почтением выражаю вам наилучшие пожелания, именуя себя (nenne mich) Вашим преданным сыном, Гёльдерлин.

(Это письмо, как и следующее, – шедевральный пример иронии. В посланиях матери Гёльдерлин не случайно подчеркнуто называет себя по фамилии, не колеблясь выказывает осуждение за постоянную холодность родительницы по отношению к нему, и это осуждение он лишь слегка прикрывает пустыми церемониальными формулами: обратите внимание на необычное слово das Verneinende[100]. По какой причине проведенные с ней рядом часы представляются сыну незабываемыми, подсказывает несообразное wie mir scheinet. Как правило, многие особенности поведения Гёльдерлина, которые причисляют к проявлениям безумия, могут быть истолкованы как выражение тонкой, выверенной иронии.)

30 января. В ответ на письмо Кернера, который отправил ему несколько стихотворений Гёльдерлина, Фуке отвечает так: «Всячески искренне благодарю вас за эти тексты. Они доставили мне сердечную радость и украсят страницы “Немецкого альманаха для дам” – под этим заголовком и выйдет сборник».

2 марта. Из письма Циммера матери поэта:

Гёльдерлин отлично справляется и пребывает в вечно довольном расположении духа. Чаши для курительной трубки, которые вы любезно прислали мне, его обрадовали. Он узнал их и сказал мне: «Я купил их во Франкфурте». А потом прибавил: «Во Франкфурте мне требовалось много денег, а вот на поездку – совсем немного». Как бы ни складывались обстоятельства, можете не сомневаться, мы позаботимся о вашем дорогом сыне. Чулки у него еще не так сильно прохудились, чтобы их надо было штопать. Насколько мне известно, он ни в чем не нуждается…

По-прежнему искренне ваш покорный слуга, Эрнст Циммер.

Я спросил у Гёльдерлина, не хочет ли он сам написать вам, но, кажется, у него на то нет ни малейшего желания.

Вторая половина года. Письмо Гёльдерлина матери:

Почтенная матушка!

Отвечаю на Ваше премилое письмо с сердечной радостью, поскольку меня, как до́лжно, (schuldiger) заботит Ваше существование, здоровье и долголетие. Когда Вы поучаете меня, когда призываете к благонравному поведению, добродетели и правоверию, мягкость столь доброй матери, известные и неизвестные стороны столь чтимых мной изложений полезны мне так же, как и какая-нибудь книга, они так же приносят благо моей душе, как и возвышенные учения. Природная чистота и добродетельность вашей души выдержала бы и другие сравнения; я рассчитываю на Ваше христианское прощение, ценнейшая мать, и на свое стремление стать лучше и всегда двигаться к совершенству. Мои навыки в общении здесь ограничатся выражением моей нежной привязанности[101] (Anhänglichkeit) к Вам, пока моя душа не исполнилась благоразумия настолько, чтобы я мог выразить ее в словах и хоть сколько-то заинтересовать вас. Позволю себе сколь возможно преданно препоручить себя вашему материнскому сердцу и неизменному превосходству. По моему мнению, упорство и постоянное преуспеяние во благе вряд ли могут не достигнуть своей цели. Выражаю вам наилучшие пожелания, достойнейшая мать!

И от души именую себя Вашим преданным сыном, Гёльдерлин.

1814

22 февраля. Из письма Циммера матери Гёльдерина:

Глубокоуважаемая госпожа советница,

Я получил ваше последнее письмо и деньги для оплаты за последние три месяца… Ваш дорогой Гёльдерле так замечательно справляется, что лучшего и желать нельзя. Он очень обрадовался вашему рождественскому подарку, куртка ему почти впо`ру в ширину, хоть и слегка коротковата. Он также очень порадовался письму, которое прислал ему господин пастор из Лёхгау. Он сказал мне: «Этот человек весьма благоволил мне в юности». Брошюрка Бёлендорфа его тоже очень порадовала, он сказал: «Ах! Этот милый человек рано умер, он был из Курляндии, я познакомился с ним в Гомбурге, он правда был мне добрым другом». Должен заметить, что ваш дорогой и любезный Гёльдерле больше не страдает приступами мании, он безмятежен и всем доволен. Мой мальчик начал играть на пианино, и ваш сын тоже часто занимается этим в свое удовольствие, когда хочет, он может играть по нотам, но ему больше нравится исполнять воображаемые мелодии…

1 октября. Клеменс Брентано пишет Рахель Фарнхаген: «Если вы еще не читали гёльдерлиновский “Гиперион” в издании Котты 1797 года, сделайте это как можно скорее; это одно из самых выдающихся произведений нашей и даже более того – мировой литературы».

Гёльдерлин пишет матери (примерно 1814 год):

Почтеннейшая матушка!

Думаю, я не отягощу вас