Безумие Гёльдерлина. Жизнь, поделенная надвое - Джорджо Агамбен

тем, что шлю одно такое письмо за другим. Ваша нежность и величайшая доброта пробуждают во мне стремление к благодарности, а благодарность – это достоинство. Я думаю о времени, которое провел с вами, почтеннейшая мать, с большой признательностью. Ваш достойный пример навсегда останется в моей памяти и издали (in der Entfernung) будет воодушевлять меня следовать Вашим наставлениям, подражая столь славному образцу.

Выражаю вам свою искреннюю преданность и именую себя вашим вернейшим сыном, Гёльдерлин.

Передайте мои наилучшие пожелания моей дорогой сестре.

(Намек на отдаленность приобретает иронический оттенок, если вспомнить, что мать ни разу не навестила сына в Тюбингене.)

Почтеннейшая матушка,

Я считаю себя счастливцем, поскольку мне выпало столько возможностей засвидетельствовать вам мою преданность, пока я выражаю свои мысли в письмах. Думаю, я могу сказать, что приятные мысли, выраженные словами, не пусты, так как чувство зависит и от внутренних законов, свойственных человеку по природе своей, которые – в той мере, в какой они ценны с христианской точки зрения, – замечательны ввиду своего постоянства и благотворности. Человек, кажется, с удовольствием привыкает к надежности, к чему-то Чистому, а оно как будто подстраивается под его склонности. Это нечто Близкое также ощущается исполненным мощи, может способствовать успокоению человеческой души и составить ее силу. Божественное – настолько, насколько человек способен его принять, – удивительным образом проявляется в самом естественном излечении, которое он дарует себе. Я прошу у вас прощения за то, что высказывался столь неуважительно. Каким бы серьезным ни казалось намерение заняться собой, оно поддерживается человеческим духом и, ввиду склонностей нашей души, может наполнить нашу жизнь смирением, и как следствие – возвысить нашу чувствительность. Я вынужден снова просить прощения, поскольку прерываю вас.

С самой искренней преданностью именую себя вашим верным сыном, Гёльдерлин.

1815

29 апреля. Синклер внезапно умирает в Вене во время проведения одноименного конгресса. Как на это отреагировал Гёльдерлин, неизвестно.

Поэт, живущий в башне, приобретает известность среди студентов в Тюбингене. Арним и Брентано по-прежнему интересуются его творчеством.

Март. Арним пишет: «Если сосчитать все великие немецкие умы, погубленные болезнью, самоубийствами и отвратительными занятиями, получится жуткий список. Лучше всего это выразил Гёльдерлин в “Гиперионе”, он писал: “Там, где народ любит прекрасное, где он чтит гения в своих художниках, все проникнуто духом всеобщности, как дыханием жизни; там робкий ум раскрывается, а самомнение сникает; сердца там чисты и благородны, и воодушевление народа рождает героев. Страна такого народа – родина всех людей, и пребывание в ней приятно чужеземцу. Но в стране, где так оскорбляют божественную природу и ее певцов, там, увы, утрачена высшая радость жизни, и, думается, лучше жить на любой другой планете, только не на Земле. Здесь все бездушней и бесплодней становятся люди, а ведь они родились прекрасными; растет раболепие, а с ним и грубость нравов, опьянение жизненными благами, а с ним и беспокойство, наряду с роскошью растет голод и страх перед завтрашним днем; каждый год, который мог бы стать благословенным, превращается в проклятье для людей, и все боги бегут от них”[102]. Этому потрясающему человеку тоже суждено было заболеть, обнищать и дойти до безумия, он жив, но потерян для нас, для тех, кому в темные времена его страдания открыли сердце и освободили душу от оков нужды».

18 апреля. Письмо Гёльдерлина матери:

Почтеннейшая матушка!

Если мои предыдущие письма могли не совсем прийтись вам по вкусу, более частые проявления подобного внимания смогут доказать вам мои благие намерения. Часто случается, что привычное принимает и такую форму. Что сближает людей – это обретение привычек (zur Gewohnheit), сближение образа мыслей и взаимодействие в контексте человечества. В остальном самые сходные манеры мыслить совсем иные: признательность, религиозность и восприимчивость обязывающих взаимоотношений.

Самозабвенно уповаю на то, что Вы и дальше будете добры ко мне, и именую себя вашим преданнейшим сыном, Гёльдерлин.

8 июля. Из дневника Густава Шваба: «Чуть позже прибыл Брентано; он, однако, молчал до тех пор, пока мы не отправились в путь с Савиньи – тот должен был встретить жену. Пока мы шагали под липами, он дал полную свободу своему гению, своему разуму, но также и своему безмерному нахальству. Разгромил всех поэтов, кроме Шекспира и своего шурина Арнима. Гёте – слишком традиционный и надуманный; то же можно сказать и об Уланде, за которым он, однако, признал некоторые достоинства; Тик – с виду привлекательный, но пройдоха и невеликого таланта, позволяет друзьям обхаживать себя, в последнее время точит зуб на Гёте, потому что не может тягаться со столь прославленным поэтом… У Арнима, его шурина, больше поэзии и ума в одном мизинце, нежели у Тика во всем его одутловатом теле. Когда я впервые встретил его в Йене, еще студентом, он расплакался от такой чести, а когда увидел, как братья Шлегели идут по дороге вместе с Тиком (тот держался посередине между ними), ему показалось, будто перед ним прогуливаются Бог Отец, Сын и Святой дух. Теперь же он думает иначе. Его наивысший идеал – Гёльдерлин».

1816

Начало 1816 года. Письмо Гёльдерлина матери:

Почтеннейшая матушка!

Я снова принимаюсь писать вам. То, что я обычно излагал в своих посланиях, вы помните, а я обращал к вам примерно одни и те же слова. Надеюсь, у вас все и дальше будет хорошо.

Преданно уповаю на вашу милость, Ваш преданный сын, Гёльдерлин.

28 января. Из письма Арнима к Савиньи: «Бедны уста народа, говорит Гёльдерлин, но, пусть у нас уста полны, нам особо нечего сказать».

Почтенная матушка!

Как вы знаете, я обязательно с радостью напишу вам, когда, повинуясь привычному ощущению того, чем я стал, и того, что вам об этом известно, начну чувствовать, что моя непреложная манера выражаться ясно приняла долженствующую форму. Пишите мне и дальше то, на что я обязан ответить с надлежащей любезностью.

Я, Ваш преданный сынГёльдерлин.

Декабрь. Из дневника Брентано (обращено к Луизе Гензель): «Сейчас мне в голову пришло самое очаровательное из известных мне стихотворений; оно единственное из всего, что написал этот поэт, производит на меня магическое и невероятное по силе впечатление; оно умиротворяет и обрушивает мне на голову небо, а я покоюсь под ним, как ребенок в материнской утробе… я хочу переписать здесь его для вас… это “Ночь” Гёльдерлина:

(Хлеб и вино, 1–18)[103]

Rings