Принцип Шамбалы. Обнаружение скрытого сокровища человечества - Сакьонг Мипам

мы сомневаемся в других. По мере того как наши умы поглощаются сомнением, становясь нестабильными и изменчивыми, мы забываем об отваге. Негативные слова и поступки приобретают смысл, а развитие ума воина нам кажется совершенно нереалистичным. Мы попали в сферу трусости, где ум пойман в ловушку и депрессивен. Он поддаётся идее об агрессии как способу осуществления задуманного. Мы верим гневу, мы действительно уверены, что агрессия нам поможет, и забываем о терпении и сострадании — даже к самим себе.

Ум, возникающий из сочетания интеллекта и депрессии, одержим отрицанием всего, потому что основная предпосылка такого ума — это смерть и нигилизм, отсюда и отцовский термин «заходящее солнце». Когда говорится, что наш век отмечен тенденциями заходящего солнца, это означает не то, что мир обречён, а то, что подобно тому, как угасает день, наша способность проявлять заботу и любознательность уменьшается, как будто заканчивается завод у часов. Мы чувствуем безразличие: зачем работать для будущего, когда мы чувствуем, что близится конец?

Депрессия — это самопорождающее явление, поскольку, когда человечество, наоборот, уверено в своём добре, цивилизация приобретает естественное сияние. Чувство надежды создаёт видение. Однако сейчас, из- за того, что мы живём во времена глубокой неуверенности относительно природы и назначения человека, налицо хроническое, постепенное обнищание нашего духа.

Отец делился своими наблюдениями, что человеческая цивилизация, похоже, циклически проходит периоды депрессии и экзальтации. С точки зрения практики медитации эти два крайних состояния являются основными препятствиями для установления спокойствия ума и гармонии. Отец говорил, что в депрессивные времена война бывает средством, с помощью которого люди и нации пытаются создать духовный подъём, обеспечивая таким образом экономический стимул и цель жизни. Экономика растёт, а гнев или месть оправдывают человеческое существование. Он называл это негативным процессом подъёма человеческого духа, при котором мы взбадриваемся, когда создаём и побеждаем врагов.

Депрессия происходит не только на уровне нации или экономики, но и на личном уровне. Мой отец описывал это как депрессию при пробуждении или «депрессию раннего утра». Как только мы просыпаемся, мы уже окутаны тёмной тучей. В этом также есть качество клаустрофобии — мы чувствуем комфорт внутри маленькой территории ограниченных концепций. Это чувство конечности всего. День закончен, не успев начаться. Такое негативное состояние ума не является естественным, оно постоянно создаётся, и поддержание его — изнурительный процесс.

Когда мы в депрессии, мы не хотим прилагать усилий, поэтому мы становимся ленивыми, что включает в себя слабую фоновую злость. Такая весьма личная депрессия отравляет человеческий дух. Она ведёт к ещё большей отчуждённости от собственной жизни и жизни общества в целом. Поэтому уныние приравнивается к медленной смерти. По этой причине мы в течение всего дня должны быть начеку, чтобы избежать такой депрессии. Мы чувствуем себя неполноценными и потому впадаем в уныние, из-за того что мы боимся депрессии, мы отчаянно пытаемся её облегчить.

Однако вместо того, чтобы подключиться к добру, мы часто пытаемся улучшить своё самочувствие, погружаясь в развлечения, постоянно ожидая свежий номер своего любимого журнала или новую серию любимого телесериала. В конце концов развлечения нас соблазняют и успокаивают, потому что мы полагаем, что счастье кроется где-то в этом направлении. Когда мы ждём, что потребительство нас взбодрит, наша культура рада стараться. В таком свете культура находится в разогнанном, суетном и экзальтированном состоянии эйфории.

Эйфория — знак того, что мы пытаемся успокоить своё страдание гиперстимуляцией. От путешествий до ресторанов, кофеен и спортивных игр, к бесконечным развлечениям в интернете и покупкам — мы ослеплены миражом, пытающимся убедить нас, будто депрессии не существует. Мы едим и совершаем покупки в попытках заполнить вакуум. Однако на подсознательном уровне эти действия только подпитывают наше чувство неполноценности.

Как эйфория, так и депрессия — это признаки замешательства, незнание, чему верить. Мы инвестируем во всё подряд и остаёмся с пустыми руками. Наше психологическое состояние абсолютно взаимосвязано с окружающей средой. Если мы чувствуем неполноценность, мы хищно потребляем окружающий нас мир. Когда отца спрашивали, как помочь окружающей среде, он говорил то же самое: «Мы должны себя взбодрить!» Это основной подход Шамбалы к экологии — люди начинают приободряться не потому, что продолжают тратить, но потому, что начинают контактировать со своим собственным достоинством.

Когда мой отец сказал: «Взбодрись!», вначале это мне казалось почти что наивным. Я подумал: «Взбодриться от чего — и к чему?» Но поразмыслив о его наставлении ещё, я стал понимать, что мои сомнения, вместе с сопровождающей их критикой, не были даже моими собственными. Мой ум был циничен потому, что меня уже поглощала философия депрессии. Поэтому я стал задаваться вопросом, была ли у меня на самом деле когда-либо хоть одна оригинальная мысль, которая не находилась бы под влиянием ни депрессии, ни эйфории.

Когда я стал размышлять ещё глубже, я задался вопросом, смогу ли я породить хотя бы одну мысль, которая не находилась бы под влиянием восточной или западной философии. Я обнаружил, что мнения, которые я считал своими, были обычно собраниями различных философских мировоззрений и исторических событий, от мыслей, разработанных древними греками, до низвержения Бога как руководящего принципа человечества и до двух мировых войн.

В течение всего хода истории были периоды эйфории и депрессии. Естественная тенденция после депрессии — эйфория. Она возникает не из-за уничтожения депрессии, эйфория — это страх депрессии. Позвольте объяснить. В отличие от засасывающего чувства депрессии, при эйфории наш ум парит, подпитываемый погоней за счастьем. Мы можем быть возбуждены даже изначальным добром. Такой цикл воздействует не только на наше психологическое или культурное состояние, но и на экономику. Совет о пробуждении к нашей жизни не значит, что мы должны стараться преодолеть затухание человеческого духа, поощряя чувство эйфории, личной или культурной; если человечеству суждено двигаться вперёд, мы должны найти ключевые элементы общества, которые не подвержены ни депрессии, ни эйфории.

Эта цепочка мыслей привела меня к размышлению о глубоком наставлении моего отца — что страдание и радость не возникают вне нашего ума. Радость счастья и интенсивность страдания — это переживание мыслей и эмоций, возникающих из самого ума. Мы склонны относиться к общему переживанию счастья и страдания двойственно: что-то внешнее делает меня счастливым или грустным. В реальности их производит ум. Поэтому то, как мы обращаемся со своим умом, очень важно.

Переживание облегчения и свободы зависит от нашей способности не попадать в ловушку очередной мысли или эмоции. Мерилом пригодности нашей жизни является наша позиция по отношению к своему уму, и то, как мы обуздываем свои мысли и эмоции.