Подобие совести. Вина, долг и этические заблуждения - Георгий Игоревич Чернавин

Здесь я подхожу ко второй тавтологической концепции совести, разработанной Владимиром Янкелевичем (1903–1985). Для Янкелевича совесть – это (грамматическое и временное) удвоение: сожаление об утраченном в прошлом отсутствии вины в еще более глубоком прошлом (предпрошедшем) (Jankélévitch [1936] 1998, 92). Еще раз: проступок, совершенный в прошлом, заставляет сожалеть о невинности, предшествовавшей ему в еще более глубоком прошлом. Стоит обратить внимание на то, что модель Мархейнеке – Кьеркегора, предполагающая первородный грех, встраивается в модель Янкелевича как ее частный случай. Тождество вины и невинности возможно в силу удвоения прошлой вины предпрошедшей невинностью. Впрочем, последняя может проходить по разряду «прошлого, которое никогда не было настоящим». Модель Мархейнеке – Кьеркегора предполагает не только предпрошедшую невинность, но и предпрошедшую вину (первородный грех); удвоение оборачивается утроением. Совесть (согласно объединенной тавтологической модели Мархейнеке – Янкелевича) использует вину из настоящего времени как повод, чтобы вновь разыграть предпрошедшую драму грехоподения. Носитель совести считает себя Макбетом, а на деле он – театральные подмостки для старой постановки.

Во сне о водяном колесе присутствует несколько временных регистров: Витгенштейн «давно заказал сделать водяное колесо» (прошлое), но, хотя ему оно «больше не нужно», незадачливый инженер «все еще над ним работает» (настоящее); впрочем, Витгенштейн из 1929 года констатирует, что «ситуация человека, бесполезно и бездарно разрабатывающего водяное колесо» – это его собственная, когда он «в Манчестере [1908–1910] безуспешно пытался сконструировать газовую турбину» (предпрошедшее). Мысль о том, что ему «приходится жить с людьми, которым его не понять» регулярно посещает австрийского философа (для него – в настоящем), вместе с застарелым чувством вины (прошлое), корнями уходящим в манчестерский период, а затем в детство (предпрошедшее). Философская «непродуктивность» (как мы знаем из 2023 года, на деле бывшая беспрецедентной продуктивностью) в тогдашнем настоящем (1929) замыкается на всегда уже поставленный «спектакль» вины (предпрошедшее): «когда я не могу работать, я чувствую себя побитым и напуганным ребенком».

Янкелевич ориентировался, прежде всего, на биографическое измерение: на конфликт между прошлым и предпрошедшим измерением личной истории. Но эту концепцию можно спроецировать и на плоскость истории культуры, например, на конфликт между философским удивлением как коллективным прошлым опытом и дофилософской самопонятностью как коллективным предпрошедшим опытом. При этом оба измерения (прошлое и предпрошедшее) никуда не исчезли, а стоят за спиной у каждого философствующего. Если теперь, как и прежде, удивление побуждает людей философствовать, если это своего рода наследуемый аффект (и при этом, как сказано в «Лекции об этике» [1929], он опирается на неверное использование слова «удивление»), то не связано ли чувство вины Витгенштейна с тем, что ему так и не удалось до сих пор упразднить эту «неправильную» дисциплину, отпавшую от повседневного языка?

В некотором смысле, Витгенштейн думал о философии как о собственном грехе, принимая на себя коллективную вину всех философов, отпавших от повседневного словоупотребления. И это, конечно, неверное употребление слов «грех» и «вина»! В тавтологических моделях совести («тождества вины и невинности» и «удвоения прошлой вины предпрошедшей невинностью») вина состоит уже в одном отсутствии чувства вины. Таким образом, вина открепляется от проступков: как в «Исправительной колонии» Кафки совершенно неважно, был ли проступок. Была бы спина, найдется и вина (Даль 1862, 172).

Так как же выстраивается тавтологическое «водяное колесо» вины и самообвинения?

* * *

Рассмотрим два полюса: с одной стороны, скрытую или явную тавтологию («нечистая совесть – это чувство вины»), иллюзию полной ясности и, с другой стороны, невразумительность, полное непонимание («я вообще не понимаю, что такое совесть»). На полюсе тавтологии находятся «лапалиссиады», на полюсе невразумительности то, что можно назвать «моргенштернизмами» – разберем их подробнее.

В народной песне о маршале, служившем династии Валуа, обыгрывается скромное обаяние тавтологии.

Messieurs, vous plaît-il d’ouïr

Не угодно ли послушать

L’air du fameux La Palisse?

Песню славного Палиса,

Il pourra vous réjouir,

Он вас сможет позабавить,

Pourvu qu’il vous divertisse.

Если сможет рассмешить.

La Palisse eut peu de bien

При рождении своем

Pour soutenir sa naissance;

Ля Палис был беден,

Mais il ne manqua de rien,

Но ни в чем он не нуждался,

Dès qu’il fut dans l’abondance.

Как богатым стал.

Bien instruit dès le berceau,

С самой колыбели

Jamais, tant il fut honnête,

Хорошо воспитанный,

Il ne mettait son chapeau,

Не носил он шляпы,

Qu’il ne se couvrît la tête.

Не покрыв главы.

Il était affable et doux,

Он был мягок и учтив,

De l’humeur de feu son père,

Как покойный батюшка.

Et n’entrait guère en courroux

Никогда он не был в гневе,

Si ce n’est dans la colère.

Если был не в ярости.

Il épousa, ce dit-on,

Он женился, говорят,

Une vertueuse dame;

На достойной даме;

S’il avait vécu garçon,

Коли б был он холостяк,

Il n’aurait pas eu de femme.

Не был бы женат.

Il en fut toujours chéri;

А жена его любила.

Elle n’était point jalouse;

И совсем не ревновала,

Sitôt qu’il fut son mari,

Как он стал ее супругом,

Elle devint son épouse.

И она супругой стала.

Un devin, pour deux testons,

Вот колдун, за две монеты,

Lui dit d’une voix hardie

Предсказал довольно дерзко,

Qu’il mourrait de là les monts,

Что умрет он за горами,

S’il mourait en Lombardie.

Коль помрет в Италии.

Il y mourut, ce héros,

Он там умер, наш герой,

Personne aujourd’hui n’en doute;

В этом нет сомнения,

Sitôt qu’il eut les yeux clos,

Как глаза его закрылись,

Aussitôt il ne vit goutte.

Так в нем жизни не осталось.

Il fut, par un triste sort,

Он был ранен – грустный жребий

Blessé d’une main cruelle;

Чьей-то злой рукою.

On croit, puisqu’il en est mort,

И мы верим, раз он умер,

Que la plaie était mortelle.

Что была смертельна рана.

Il mourut le vendredi,

Умер в пятницу Палис

Le dernier jour de son âge;

В день