Цезарь и Христос - Уильям Джеймс Дюрант

смеялись все кому не лень, особенно жестокие сатиры на них писал Лукиан; но даже Лукиан восхищался Демонактом, культурным киником, который оставил свое богатство ради философической бедности. Он отдал все сто лет своей жизни (50–150 гг.) попечению о других, примирению враждебных друг другу людей и городов; и Афины, которые издевались буквально надо всем, уважали Демонакта. Обвиненный перед афинским судом в отказе приносить жертвы богам, он оправдался тем, что скромно заметил: боги не нуждаются в наших дарах, а существо религии заключается в добром отношении ко всем. Когда в афинском народном собрании разгорелась партийная вражда, одного его появления оказалось достаточно для прекращения распрей; после этого он покинул собрание, не произнеся ни слова. В старости он имел обыкновение заходить незваным в любой дом, есть там и спать, и все афинские семьи искали этой чести{1320}. Лукиану гораздо менее симпатичен Перегрин, бывший некоторое время христианином, отрекшийся от христианства ради кинического образа жизни, бранивший Рим, призвавший всю Грецию к мятежу и поразивший собравшихся в Олимпии тем, что своими руками сложил и развел собственный погребальный костер, прыгнул в огонь и был поглощен пламенем (169 г.){1321}. Такое киническое пренебрежение жизнью и богатством подготовило почву для создания монашеских орденов христианской Церкви.

Когда Веспасиан, Адриан и Марк Аврелий основывали в Афинах кафедры философии, они проигнорировали киников и скептиков, признав только четыре школы мышления: Платоновскую Академию, Аристотелевский Ликей, стоиков и эпикурейцев. Академия разбавила гордую веру Платона в разум универсальным сомнением Карнеада, однако после смерти последнего в школе начинается возвращение к ортодоксальной доктрине, и Антиох Аскалонский, у которого в Академии учился Цицерон (79 г. до н. э.), возродил платоновские концепции разума, бессмертия и Бога. Ликей посвятил себя в эту эпоху рассмотрению естественнонаучных проблем в духе Теофраста, а также благочестивому комментированию трудов Аристотеля. Школа Эпикура в этот религиозный век клонилась к упадку; немногие решались провозглашать ее учения, не обставляя их дипломатичными увертками. В большинстве городов греческой Азии слова «эпикуреец», «атеист» и «христианин» были синонимами, обозначая нечто ужасное и нечестивое{1322}.

Доминирующей философией уже задолго до этого времени был стоицизм. Ригористическое требование совершенства, отчетливо звучавшее в его ранних изводах, было смягчено Панетием и Посидонием, которые были гражданами Родоса. Вернувшись в Афины после смерти Сципиона (129 г. до н. э.), Панетий, ставший к тому времени главой Стой, дал определение Бога, который, по его мнению, был материальным духом, дыханием (pneuma), пронизывающим все вещи, проявляющимся в растениях как способность к росту, в животных как душа (psyche), в человеке как разум (logos). Его преемники развили этот туманный пантеизм в более определенную религиозную философию. Стоическая теория нравственной дисциплины приблизилась к киническому аскетизму; и во втором столетии нашей эры кинизм, согласно формулировке одного из наблюдателей, отличался от стоицизма только тем, что ходил в заплатанном плаще. В лице Эпиктета, как и в лице Марка Аврелия, мы видим сближение обоих течений с наступающим христианством.

III. ЭПИКТЕТ

Эпиктет родился во фригийском Гиераполе около 50 г. н. э. Он был сыном рабыни, а потому — рабом. У него не было больших шансов получить образование, так как он переходил из рук в руки и из города в город; наконец он стал собственностью Эпафродита, могущественнейшего вольноотпущенника при дворе Нерона. Он не отличался крепким здоровьем и хромал, очевидно, из-за жестокости одного из своих бывших хозяев, однако прожил семьдесят лет. Эпафродит позволил ему посещать лекции Музония Руфа, а позднее отпустил на волю. Эпиктет, по-видимому, и сам стал учить философии в Риме, потому что, когда Домициан изгнал философов, среди беглецов оказался и Эпиктет. Он поселился в Никополе, и на его лекции съезжались слушатели отовсюду. Одним из них был Арриан из Никомедии, который впоследствии будет наместником Каппадокии; Арриан записал речи Эпиктета, вероятно, воспользовавшись стенографическими приемами, и издал их под заглавием Diatribae — «Зарисовки», или «Копии»; теперь в списках величайших книг человечества они именуются «Беседами». Это не скучный, написанный по всем правилам трактат, но классика безыскусной речи и прямодушного юмора, в которой нашел свое выражение скромный и добрый,[95] но и резкий и суровый характер. Эпиктет беспристрастно прилагал свой могучий сарказм как к другим, так и к себе самому, весело посмеиваясь над своим импровизированным стилем. Он не возмущался, когда Демонакт, услышавший о том, что старый холостяк советует вступать в брак, саркастически попросил руки его дочери; Эпиктет извинял свою бездетность тем, что обучение мудрости, по его мнению, является столь же великим делом, как и порождение «двух-трех курносых ребятишек»{1323}. В последние годы жизни он взял себе жену для ухода за младенцем, которого спас от судьбы подкидыша. В эти годы его слава облетела всю Империю и Адриан числил его среди своих друзей.

Эпиктет, напоминавший Сократа как в этом, так и во многих других отношениях, мало интересовался физикой и метафизикой, или конструированием системы мысли; единственной его темой и страстью была добрая жизнь. «Зачем мне заботиться, — вопрошал он, — о том, состоят ли все существующие вещи из атомов… или из огня и земли? Разве не достаточно знать истинную природу добра и зла?»{1324} Философия состоит не в чтении книг о мудрости, она означает неустанное упражнение в практической мудрости. Существо дела заключается в том, что человек должен построить свои жизнь и поведение таким образом, чтобы как можно меньше зависеть от внешнего мира. Это положение отнюдь не требует от человека затворничества: напротив, «эпикурейцы и подлецы» должны презираться именно за то, что отвлекают человека от общественного служения; хороший человек непременно будет участвовать в делах государства. Но он равнодушно встретит все превратности судьбы — бедность, тяжелую утрату, унижение, боль, рабство, оковы или смерть; он будет знать, как «терпеть и не сдаваться»{1325}.

Никогда ни о чем не говори: «Я потерял это», но лишь: «Я вернул это назад». Твой ребенок умер? Он отдан назад. Умерла жена? И ее ты вернул. «У меня отняли ферму». Прекрасно: и она отдана назад. До тех пор пока Бог дает тебе нечто, относись к этому дару как не принадлежащему тебе… «Увы, мне придется хромать на одну ногу!» Раб! из-за какой-то увечной ноги ты будешь поносить вселенную? Ты не хочешь добровольно расстаться с ней ради целого?.. Я должен отправляться в изгнание: кто помешает мне уйти без скорби, с улыбкой на устах?.. «Я заточу тебя в темницу». Ты заточишь только мое тело. Я должен