Эпоха веры - Уильям Джеймс Дюрант

Он оплакивал каждую минуту, отданную земным заботам, и извинялся перед прихожанами за то, что не мог читать утешительные проповеди среди мирских забот, которые тревожили его разум. В те несколько лет, когда ему был предоставлен мир, он с радостью занялся распространением Евангелия в Европе. Он привел к покорности мятежных епископов Ломбардии, восстановил ортодоксальный католицизм в Африке, добился обращения арианской Испании и завоевал Англию с сорока монахами. Будучи аббатом монастыря Святого Андрея, он увидел несколько английских пленников, выставленных на продажу на невольничьем рынке в Риме; его поразило, говорит патриотичный Беда, их

белой кожей, приятным лицом и волосами превосходной красоты. Полюбовавшись на них некоторое время, он спросил, как говорится, из какой области или земли они были привезены. И ему ответили, что они пришли из Британии, где жители имеют такой вид. Он также спросил, являются ли жители того острова христианами… и получил ответ, что они пайнимы. Тогда этот добрый человек… «Увы, — сказал он, — печально, что автор тьмы владеет такими яркими красивыми людьми, и что люди с таким благородным внешним блеском носят ум, лишенный внутренней благодати». Поэтому он снова поинтересовался, как называется этот народ. Ему ответили, что они называются англами. На что он сказал: «Хорошо, что они так называются, потому что у них ангельское лицо, и вполне уместно, чтобы такие люди наследовали ангелам на небе».15

История, слишком красивая, чтобы быть достоверной, гласит, что Григорий попросил и получил от папы Пелагия II разрешение направить несколько миссионеров в Англию; Григорий отправился в путь, но был остановлен саранчой, упавшей на страницу Писания, которую он читал; «Locusta!» — воскликнул он; «это значит loco sta» — оставайся на своем месте.16 Вскоре после этого он стал папой, но не забывал об Англии. В 596 году он отправил туда миссию под началом Августина, приора Святого Андрея. Прибыв в Галлию, монахи были отброшены назад рассказами франков о дикости саксов; эти «ангелы», как им сообщили, «были дикими зверями, которые предпочитали убивать, а не есть, жаждали человеческой крови и больше всего любили кровь христиан». Августин вернулся в Рим с этими сообщениями, но Григорий упрекнул и ободрил его и отправил обратно, чтобы он за два года мирным путем добился того, чего Рим добился за девяносто лет войны.

Григорий не был ни философом-богословом, как великий Августин, ни мастером стиля, как блестящий Иероним; но его труды так глубоко повлияли на средневековый ум и выразили его, что рядом с ним Августин и Иероним кажутся классикой. Он оставил после себя книги популярного богословия, настолько богатые бессмыслицей, что остается только гадать, верил ли великий администратор в то, что писал, или просто писал то, во что считал нужным верить простым и грешным душам. Его биография Бенедикта — самая приятная из этих книг — очаровательная идиллия благоговения, не претендующая на критическое отсеивание легенд от фактов. Его 800 писем — лучшее литературное наследие; здесь этот разносторонний человек раскрывается в сотне фаз и бессознательно дает интимную картину своего ума и времени. Его «Диалоги» любили в народе, потому что они предлагали в качестве истории самые удивительные рассказы о видениях, пророчествах и чудесах святых людей Италии. Здесь читатель узнает о массивных валунах, сдвинутых молитвой, о святом, который мог делать себя невидимым, о ядах, ставших безвредными при крестном знамении, о провизии, чудесным образом поставляемой и увеличивающейся, о больных, ставших здоровыми, и мертвых, возвращенных к жизни. В этих диалогах прослеживается сила реликвий, но ни одна из них не была более чудесной, чем цепи, которые, как считалось, сковывали Петра и Павла; Григорий бережно хранил их, посылал опилки от них в подарок своим друзьям, а с одним из таких подношений написал страдающему от плохого зрения: «Пусть они постоянно прикладываются к твоим глазам, ибо многие чудеса были сотворены этим даром».17 Христианство масс завладело умом и пером великого Папы.

Его более глубокое проникновение в теологию приняло форму Magna moralia — шеститомного комментария к Книге Иова. Он воспринимает драму как буквальную историю в каждой строке; но также он ищет в каждой строке аллегорическое или символическое значение, и в итоге находит в Иове полное августиновское богословие. Библия — это во всех смыслах слово Божье; она сама по себе является полной системой мудрости и красоты, и ни один человек не должен тратить свое время и портить свою мораль, читая языческую классику. Однако Библия иногда бывает неясной и часто излагается популярным или живописным языком; она нуждается в тщательном толковании подготовленными умами, и Церковь, как хранительница священного предания, является единственным правильным толкователем. Индивидуальный разум — слабый и расколотый инструмент, не предназначенный для работы со сверхчувственными реалиями; и «когда интеллект стремится понять сверх своих сил, он теряет даже то, что понял».18 Бог находится за пределами нашего понимания; мы можем сказать только то, чем Он не является, а не то, что Он есть; «почти все, что говорится о Боге, недостойно по той самой причине, что оно способно быть сказанным».19 Поэтому Григорий не делает формальных попыток доказать существование Бога. Но, утверждает он, мы можем понять Его, рассматривая человеческую душу: не является ли она живой силой и проводником тела? «Многие в наше время, — говорит Григорий, — часто видели души, отходящие от тела».20 Трагедия человека заключается в том, что в результате первородного греха его природа испорчена и склонна к нечестию; и этот основной духовный порок передается от родителей к детям через половое размножение. Предоставленный самому себе, человек будет нагромождать грех на грех и заслужит вечное проклятие. Ад — это не просто фраза; это темная и бездонная подземная пропасть, созданная от начала мира; это неугасимый огонь, телесный, но способный сжигать как душу, так и плоть; он вечен, но никогда не уничтожает проклятых и не уменьшает их чувствительность к боли. И к каждому мгновению боли добавляется ужас ожидаемой боли, ужас от наблюдения за мучениями близких, также проклятых, отчаяние от того, что их когда-нибудь освободят или дадут благословение уничтожения.21 В более мягких тонах Григорий развивал доктрину Августина о чистилище, в котором умершие завершают искупление прощенных грехов. Как и Августин, Григорий утешал тех, кого он наводил на ужас, напоминая им о даре Божьей благодати, заступничестве святых, плодах