Благородство духа. Утраченный идеал - Роб Римен

депортировать миллионы людей хуже, чем линчевать одного негра. Но линчевать одного негра оказывается возможно в результате ситуации, которая длится уже больше ста лет и которая за эти годы в конце концов принесла несчастье стольким же миллионам негров, сколько было депортировано миллионов чеченцев».

Кёстлер реагирует с раздражением. Разве он не говорил о том, что интеллектуалы, прежде чем они смогут предпринять какую-либо политическую акцию, должны оставить в стороне собственные софизмы ради чести и славы священной цели? Размеренно и твердо он произносит: «Неужели ты действительно не понимаешь, что мы, писатели, совершаем предательство против истории, если не обличим то, что должно быть заклеймено позором? Заговор молчания станет приговором для нас со стороны тех, кто придет после нас».

Мальро улыбается. Сартр молчит и бросает взгляд на Камю. То, что Кёстлер отрекается от пролетариата, его вовсе не удивляет, но ему интересно услышать мнение молодого Камю. Тот знает, чего ждет от него философ, но его симпатии на стороне Кёстлера. Что значит жить в бедности, они оба испытали на собственном опыте, которого не имелось у этого философа, проповедующего от лица пролетариата; и Кёстлер, и он окончательно отвернулись от коммунизма. Кроме всего прочего, Кёстлер прав. Если интеллектуалы не в состоянии сделать истину единственным мерилом своих рассуждений, это означает банкротство их политической морали. «Разве вы не считаете, что все мы в ответе за недостаток ценностей? И что мы, вышедшие из ницшеанства, нигилизма или исторического материализма, должны были бы открыто заявить, что заблуждались, что моральные ценности существуют и что мы будем делать веб необходимое, чтобы утверждать и разъяснять их. Вы не считаете, что это было бы началом некоторой надежды?»

Кёстлер одобрительно кивает. Мальро, поглядывая на свою сигарету, думает о том, что никакая политика здесь практически невозможна, а Сартр решает, что ноги его больше не будет в этом доме и что нужно будет всё как следует растолковать Альберу Камю. Разговор был недолгим, всё уже было сказано. Пора расходиться. По возвращении домой Камю только что состоявшийся разговор передает в нескольких словах в своем дневнике.

Нам нельзя забывать об этом разговоре — каким бы коротким и малоприятным он ни был, — ибо он запечатлел суть того, что собой представляет культура и как ее можно утратить; что является задачей интеллектуалов и в чем выражается их предательство.

VIII

Культура. Никакая культура немыслима без осознания того, что человек — существо двойственное по природе. Обладая телесным, земным бытием, он отличается от животного, потому что являет собой также и существо духовное: ему присуще знание мира идей. Этому созданию ведомы истина, добро, красота, суть свободы и справедливости, любовь и милосердие. В основе каждой культуры лежит идея, что человек выводит свое достоинство и свою личность не из того, что он есть — из крови и плоти, — но из того, чем он должен быть: носителем непреходящих жизненных ценностей, которые образуют всё лучшее человеческого бытия: образ человеческого достоинства. «Вес материальный указывает цену золоту, моральный — личности», как сказал Балтазар Грасиан в своем шедевре Карманный оракул и искусство благоразумия (1646).

Эти ценности универсальны, ибо справедливы для всех людей, и вневременны, ибо действенны на все времена. Культура — это знание и формирование нематериальных духовных качеств, представленных в виде культурного наследия. Лишь те произведения, которые независимы от времени, ибо продолжают от поколения к поколению говорить с нами, обладают должными качествами, потому что только они способны выразить вневременную реальность, нести идею. И именно из-за этого требования, этого качества вневременности культура, духовные ценности беззащитны. Культура должна быть беззащитна, нефункциональна и бескорыстна. В этом заключается секрет ее вневременного значения. К собору, стихотворению, скульптуре, вневременному повествованию, струнному квартету, песне — по самой их сути не могут быть применимы такие характеристики, как функция или польза. Все эти творения имеют что сказать нам, не наоборот. Единственно правильная позиция в отношении к вневременному — отзывчивость, непредвзятость. Лишь тогда, когда мы непредвзято вслушиваемся, всматриваемся, переживаем, эти творения человеческого духа, «без слов», о «peinzensgrond en van het eeuwige mysterie spreken» [«сути помыслов своих и вечной тайне говорят»], как писал нидерландский поэт Я. X. Леополд. Человек, приобщенный к культуре, поэтому представляет собой противоположность всем тем (утилитаристам, материалистам, идеологам), которые всё сводят к вопросу: какой мне от этого прок, что мне это дает, как мне этим воспользоваться? Никакую истину, никакую ценность никогда невозможно познать без непредвзятости, которая необходима, чтобы отбросить внешнее и кажущееся. Не случайно Кант говорит о необходимости «interesselosen Wohlgefallens» [«незаинтересованного удовольствия»], а Грасиан отмечает в своем Карманном оракуле: «Непредвзятое мышление было во все времена питательной почвой житейской мудрости и источником радости для достойных людей».

Что такое культура? В небольшом, но блестящем трактате Грасиан дает краткую и выразительную формулировку: «Человек рождается варваром; воспитываясь, он изживает в себе животное. Личность создается культурой, и чем ее больше, тем личность значительнее». Вернемся ненадолго в Пирей, в теплые послеполуденные часы; Сократ со своими друзьями рассуждает о значении справедливости. Глаукон продолжил беседу своей историей о кольце, которое могло сделать невидимым и тем самым сообщить человеку всемогущество, так что он получал возможность вести себя как животное. Это тот самый варвар, о котором говорит Грасиан. Ты варвар, если не располагаешь единственным знанием, которое нужно для поддержания твоего человеческого достоинства: что необходимо упражняться в совершенствовании добродетелей и восприятии духовных ценностей — того, что делает возможным сосуществование в гармонии с ближними. В непревзойденном определении Гёте: «Культура — постоянное упражнение в почитании того, что выше нас, то есть Божественного; того, что ниже нас, то есть земли; и того, что равно нам, то есть ближних; и тем самым — почитание собственного достоинства». Вот культурное воспитание, о котором говорит Грасиан, восхождение из того, чем также является человек: слепой силой, варваром.

Пусть так: этот образ, этот идеал человека есть аристократический идеал; и всё же не аристократизм в силу рождения, но приобретаемая самим индивидуумом принадлежность к аристократии духа — вот суть культурного идеала для всех времен. «Аристократизм — везде, где добродетель, но добродетель — не везде, где аристократы» (Данте).

Заботиться об этом идеале, об этом наследии — задача, которую Сократ возлагает на интеллектуалов. Как нужно жить? нравственный вопрос, с которого начинается культура. И интеллектуалы — те привилегированные, чья влиятельная позиция (distingué) определяется их главной задачей: способностью различать (distinction). Перед интеллектуалами — ради дальнейшего существования культуры — стоит задача хранить и передавать самое лучшее, самое ценное в накопленном знании. Они должны заниматься