Благородство духа. Утраченный идеал - Роб Римен

истребляются, произведения искусства — в том числе тысячелетние статуи Будды — уничтожаются; нетерпимо не только инакомыслие, но и вообще любая инакость, хоть сколько-нибудь отходящая от предписаний религиозной власти.

Бросается в глаза, что эта творящая насилие средневековая теократия могла угнездиться в мире, в котором ничто не может оставаться скрытым, без того чтобы западная культурная элита предприняла хоть какую-либо серьезную попытку положить конец подобному варварству.

Бросается в глаза, что вышеупомянутые критики не проявляют ни малейшего сочувствия ко всем тем мужчинам, женщинам и детям, от которых среди гигантских руин не осталось ничего, кроме праха. Имена их не вспоминают, ими не интересуются, они у них даже отняты — тем, что тысячи жизней сводят к абстракции: не они подверглись нападению, но капитализм, глобализм, американизм.

Бросается в глаза, что анализ 11 сентября и суждения относительно этого со стороны многих лиц, формирующих общественное мнение, определяются подобным редукционизмом.

Несомненно, дело здесь в антиамериканизме. Что касается типа мышления, здесь нет никакого различия между, скажем, антисемитизмом, антиисламизмом или антиамериканизмом. Всякий раз многообразие сводится к единственному, одномерному образу, которому приставка анти- придает всякого рода неприемлемые свойства. И такая карикатура предлагается в качестве истинного облика иудаизма, ислама или Америки. Что касается последнего случая, для антиамериканистов Америка всего лишь капитализм, коммерция, общество потребления, кич, бросовая продукция, гамбургеры, отсутствие традиций, телевидение, поверхностность, милитаризм, империализм и т. д. И всякий раз, когда такой антиамериканист сталкивается с чем-либо из перечисленного, он видит в этом Америку. Америка всегда всё плохое, поскольку ничто положительное не вписывается в этот замкнутый образ. И так же как до совсем недавнего времени в подобной редукционистской близорукости всё, что касается пролетариата, всегда было хорошо, а всё, что касалось буржуазии, всегда плохо, так же точно бедные всегда жертва, а богатые всегда преступники. Америка богата, и поэтому она никогда не может быть жертвой, ибо всё, что с ней происходит, происходит исключительно по ее собственной вине. Это яркий пример интеллектуального подхода идеологов, которые действительность сводят к политическому взгляду, для которого существует только левое и правое. Понятия хорошего и плохого, всё, что относится к морали, политизируется и подгоняется под идеологические шаблоны. Всё, что слева, — хорошее, всё, что справа, — плохое. Поэтому опять-таки неудивительно, что антиамериканисты циничное убийство трех тысяч ни в чем не повинных людей наделяют моральной легитимацией. Разумеется, покушение на убийство есть преступление, но… капитализм, глобализация, империализм, милитаризм ведь не без вины, более того: сами же виноваты. Так жертвы делаются виновными, преступники не столь виновны, и зло не такое уж и плохое. Так как Америка всегда плохая и любое нападение на эту страну всегда должно быть хорошим, массовое убийство представлено, и тем самым оправдано, как не-называемое-хорошим-но-хорошо-понимаемое и тем самым вполне согласующееся с критикой общества, которое, применительно к выдвинутому им самим культурному идеалу, оказалось несостоятельным. Эта форма аргументации отнюдь не нова. Салонные фашисты из Мюнхена, Хайдеггер, этот шварцвальдский мудрец, интеллектуальные апостолы коммунистического государства всеобщего благоденствия — все они на основании в принципе не безосновательной критики вполне искренно оправдывали акции Людей Дела: Гитлера, Сталина и их приспешников. Рэймон Арон справедливо заметил, что эти интеллектуалы неизменно беспощадны к промахам демократии, но при этом снисходительны к преступлениям куда более тяжким, если те вписываются в их идеологическую картину мира.

Также вовсе не ново, что столпы духовного мира приходят в восхищение, вплоть до обожествления, от деяния и насилия. Не случайно мы встречаем яркую иллюстрацию такого почитания в Фаусте Гёте:

Написано: «В начале было Слово!»

Нет, что-то здесь не так. Приступим снова.

Не возношу я Слово до высот.

Не так звучал бы перевод,

Когда бы Дух меня наставил в смысле.

А если написать: «Начало — в Мысли»?

И не нестись на всем скаку,

Не обгоняло чтоб перо строку!

Но разве Мысль всё зримое творила?

Нет, напишу: «Была в начале — Сила»!

Я написал, но не рассеял мрак

И чувствую, нельзя оставить так.

Вновь озаряет Дух мои старанья,

И с облегчением пишу: «Всё началось с Деянья»!

Поднялась невероятная шумиха, когда средства массовой информации назвали это нападение «трусливым». Знаменательным был комментарий американского автора Нормана Мейлера, который вскоре после 11 сентября при посещении Амстердама открыто заявил перед публикой: «Мы целиком утратили уважение к слову. Демократия не может функционировать без уважения к действенности и точности слова. Возьмем опытного бюрократа вроде министра иностранных дел Колина Пауэла. Как может он говорить о трусливой атаке? Это чудовищное злоупотребление словом. Пусть это ужасное, подлое, дьявольское злодеяние, но как можно назвать этих террористов “трусливыми”? Американцы не могут переступить через себя и сказать, что здесь необходимо мужество, — что могло бы вызвать восхищение террористами. Потому что могло бы быть неверно истолковано. Решающий момент здесь заключается в следующем: мы в Америке убеждены в том, что это были слепые, психически ненормальные фанатики, и они не ведали, что творят. Но что если именно они были правы, а мы неправы?» Таков этот самозванный блюститель чистоты речи.

Несколько недель спустя верховный мозг всей это террористической сети вновь нарушил молчание. На се раз он сообщил, что большинство похитителей не знали о том, что должно было произойти. Только как они были уже в самолете, они получили инструкции, что должны захватить самолеты, но даже тогда ещё они не знали, что полетят навстречу неминуемой смерти. И после того как верховный мозг разгласил в слушателям, он радостно заржал, довольный собственной хитростью. Людям, которым предстояло управлять самолетами, весь план был известен, но они ведь могли рассчитывать на главный выигрыш: лучшие места в раю — а что еще можно предложить, будучи на земле, не правда ли? Остается вопрос: насколько мужествен тот, кто даже не знает, что участвует в собственной смерти? И насколько мужествен тот, которому нечего терять, ибо его ожидает рай? И почему нужно восхищаться теми, кто, руководствуясь безмерной ненавистью, хочет уничтожить столь много человеческих жизней, сколь это возможно? Насколько уместно в данном случае слово восхищаться? Однако нью-йоркских пожарных, которые исключительно из сознания своего долга в последней попытке спасения человеческих жизней устремлялись в ад, эти ревнители языка не могут назвать героями. Они были, как нам объясняют, всего лишь наивными.

Как расчленяют реальность? Ее разрезают на три част Правду выбрасывают, ибо у каждого своя собственная идеология. Хорошее отодвигают в сторону, ибо у политической доктрины своя мораль. Что остается в остатке, есть чистая красота