Еврейский мир. Сборник 1944 года - Коллектив авторов -- История

Конечно, Гитлер и не знаю, сколько еще тысяч мерзавцев ненавидят евреев лютой ненавистью, но на сколько градусов ниже по Цельсию их ненависть к русским, полякам, англичанам, сербам, было бы неосторожно гадать. Они с восторгом истребили бы их, если бы могли. Исключительность судьбы евреев, их неисчислимых страданий и безмерной муки под Гитлером не столько в том, что этот зверь их больше ненавидел, сколько в том, что они с самого начала представляли собою очень легкую жертву. Их можно было, еще до войны, ограбить на много миллиардов марок, отнять у них профессии, дела, квартиры, вещи — и раздать все это опричникам. Потом, уже в процессе войны, их можно было в первую очередь предавать массовым истреблениям, в отличие от коренных граждан оккупированных стран, которых до времени приходилось щадить из опасения слишком резко возбудить против себя население — с ним все таки надо как то жить. В этих универсальных зверствах принимают участие сотни тысяч. Но размах зверств нельзя признать мерилом ненависти. Одна из самых позорных и ужасающих черт гитлеровской Германии та, что садисты и роботы, исполняющие приказы больших палачей, были, может быть, способны проделать все эти зверства без чувства личной ненависти... Ремесленники!... Маленькие мещане с прямыми затылками просто занимались хозяйством: сегодня надо наколоть дрова, доить коров, чистить картошку и проколоть живот двадцати пяти старикам-евреям... С таким же равнодушием эти люди способны убивать сербов в Югославии, итальянцев в Италии, чехов в Чехословакии, французов в Тулузе. В одном итальянском городе они вывели из госпиталя всех больных и расстреляли их. Гитлеровский цикл еще не вполне закончен. По мере того, как приближается катастрофа поражения, их холодная жестокость против всех врагов разнуздывается и грань между различными степенями ненависти стирается.

Все эти соображения, разумеется, не меняют основного факта, что гитлеровский террор именно на евреев обрушился с сатанинской жестокостью исключительной силы, но ведь и совершенно исключительное, сатанинское явление и сам гитлеризм. Это катастрофический феномен кратковременного значения. Как землетрясение. Судить же о топографии местности в момент конвульсий землетрясения едва ли правильно. Вот почему гитлеризм не показателен ни с точки зрения еврейской, ни с общечеловеческой точки зрения. Это какой то уродливый выкидыш истории, от которого она с отвращением отвернет свое лицо.

5.

Зародышевой силой юдофобии мы привыкли считать иудея; на самом деле ее корневой основой является фобия. Не свойства, внешность, манеры, особенности, недостатки пороки евреев, замеченные созерцателем, внушают ему чувство неприязни или ненависти к объекту его беспристрастных наблюдений. Нет. Страстная от природы или воспитания расположенность к ненависти фиксируется на еврее независимо от его качеств и недостатков. Есть люди, влекомые к ненависти. Без нее они не могут жить, как другие люди не могут жить без любви. Это их хлеб насущный. Не всегда, конечно, но очень часто это люди в каком-нибудь отношении обиженные или несчастные — физически, эмоционально, экономически, социально. Неудачники с сильными раздражениями и деятельной волей. Их блуждающая ненависть остановится на том, что в каком-нибудь отношении выделяется — краской, тоном, формой. Что она фиксируется на евреях, где есть евреи, вполне естественно: тому причин есть много, но в данную минуту они не интересны; отмечу только одну из них, которая, на мой взгляд, играет большую роль — агасферова легенда!.. Эти люди, ищущие мишень для своей ненависти, не могут презреть мишень традиционную, заповедную. Они поверили антисемитам-родоначальникам и нашим собственным присяжным плакальщикам, что евреев всегда и всюду ненавидели... Замечательно, однако, что люди этого типа очень редко только антисемиты. Почти всегда они анти-кого-то еще. В одном случае, поляков или армян, в другом, католиков или черных, в третьем, англичан или протестантов. Это люди злобообильные.

Исходя из этого положения, следует признать, что в нормальное время, когда основы культурного порядка не потрясены, антисемиты могут составлять только незначительное меньшинство и не могут оказывать влияния на жизнь своей страны. Во-первых, потому, что ненавидящему меньшинству в этом случае всегда противоставляет себя более значительное, более уважаемое меньшинство, отвергающее ненависть во имя гуманитарных своих убеждений. А во-вторых, потому, что большинство народа не имеет никаких основательных побуждений следовать за ненавистниками. Если не из принципа, оно их отвергает во имя порядка. Вообще, большинство по самой натуре своей беззлобно-равнодушно. Оно инертно плывет по течению, законопослушно из удобства такого курса, занято личными делами, увлечено личными удовольствиями, не лишено нормальной дозы совести и в угоду агитатору не пропустит трамвая...

В виду того, что общество образуют представители большинства, а антисемиты в него только вкраплены, нет оснований признать христианское общество, в нормальном состоянии покоя, носителем антисемитизма. Наблюдение над реальной жизнью без предвзятости покажет нам, что в этом обществе нет отталкивания от евреев, ни инстинктивного, ни сознательного. Нет интенсивной вражды к еврейству, которое нам часто чудится в ряде житейских проявлений. И в Европе, и в Америке христианское большинство не отказывает в признании еврейским талантам, а выдающихся деятелей сцены и эстрады совершенно искренно любит, нередко с оттенком восторга. Еврей, принятый в обществе, редко, очень редко бывает в христианской гостиной «снобируем»; наоборот, если у него есть на то право — ум, остроумие, темперамент, такт — он нередко является в ней своего рода «любимцем». Это, конечно, более или менее изолированные явления, которые не определяют христианско-еврейских отношений, но они, без сомнения, составляют характерный противовес изолированным манифестациям меньшинственного антисемитизма.

Определяющей чертой христианско-еврейских отношений является не вражда, а отчужденность, глубина которой в разных странах, в разных кругах и в разных условиях сильно варьирует. Иногда она почти граничит с инстинктивным недружелюбием; иногда только поверхностно окрашивает отношения, почти близкие к равнодушной симпатии. Это не прямое отталкивание; это отсутствие влечения. Это без радости встреча, это разлука без печали... Отчужденность эта в известной степени естественна. Предварительно, однако, мы должны признать одну очень существенную истину, без признания которой мы ни одного явления правильно понять не сможем, ни одной мысли не сумеем ясно продумать, ни одного верного шага сделать будем не в состоянии. Истина эта очень простая: народы, среди которых мы живем, не чувствуют нас вполне своими сородичами. Мы остаемся для них особой породой, особой группой людей. Они могут относиться к нам самым дружелюбным образом, уважать и нас, и наши права, признавать за нами достоинства, но о том, что мы евреи, они не забывают ни одной минуты. Так что, для большинства населения мы элемент слишком «осязаемый», — этнически и психологически.

Точек отчуждения в течение прошлого накопилось очень много, и