Еврейский мир. Сборник 1944 года - Коллектив авторов -- История

жизни она придает сугубость беспросветной черноты. Будит в нас ощущение отчаянного одиночества в мире и иногда внушает холодное отчуждение от того, что нашей душе должно быть дорого и близко. Нашим законным недовольствам она придает горечь мнительной подозрительности и затаенной вражды. Наше самосознание теряет устойчивость, колеблясь между лихорадочным возбуждением шовинистических Алилуй и угнетенностью панической недооценки нашей коллективной личности. Мы становимся болезненно-чувствительными ко всякой критике, даже дружественной и обоснованной. Мы теряем веру в чужую справедливость и, естественно, изменяем нашему собственному чувству справедливости... В результате наши отношения с окружающим миром осложнены и лишены простой ясности, необходимой для развития ненапряженной дружбы. В подобной атмосфере борьба за наши интересы и права, движимая не всегда верными предпосылками и не всегда планированная в точной перспективе, нередко оказывается бесплодной, что еще больше омрачает наши горизонты...

4.

Отрицать современный антисемитизм было бы так же нелепо, как отрицать средневековые преследования. Мы, восточноевропейские евреи, рано познали его вкус — задолго до западноевропейской катастрофы. Тем не менее, представляется несомненным, что очень часто мы, совсем как средневековые наши хроникеры, слишком изолируем его от общей стихии человеческой злости. Другими словами, и на современный антисемитизм мы смотрим сквозь призму легенды об особой исключительности еврейской доли. Видимо, не только книги имеют свою судьбу — имеют ее и отдельные слова. Какую ослепительную карьеру сделало слово «Антисемитизм»! Оно загипнотизировало весь мир. Слово превратилось в том, том в энциклопедию, энциклопедия разрослась в целое книгохранилище. А, ведь, слово это выражает самое обыкновенное, самое распространенное, самое банальное явление человеческой жизни: нелюбовь, вражду, ненависть одной группы людей к другой. В данном буквосложении и созвучии оно выражает юдофобию, но разве это единственная фобия среди людей? Поскольку не докажут, что война бывает выражением нежной любви между воюющими народами — вражду различных пород людей придется признать исторической нормой. Когда же, и надолго ли, они переставали между собою воевать, резать друг другу горло? Кто только с кем не воевал! В каких только комбинациях не скрещивали шпаги главари кланов, удельные князья, бароны, короли, императоры! Просмотрите внимательно летописи многих времен и вы сделаете курьезное открытие — единственный народ, с которым ни одному из христианских народов не удалось повоевать по всем преданиям старины, был народ еврейский!... Не потому, очевидно, что на то не было охоты, а потому, что у евреев не было собственного адреса, по которому им можно было бы крикнуть: «Идем на Вы»... Можно смело сказать, что в океане взаимной нелюбви, вражды и ненависти, омывавшем континенты, населенные людьми, ненависть к евреям не превзошла своей законной пропорции... Если антисемитизм был заметнее других фобий, то только потому, что последние для своего проявления в действии должны были перешагнуть через территориальную границу, тогда как антисемитизм имел свой объект под рукою, тут же, рядом. А в таких случаях трения всегда ост-рее — польско-украинские, турецко-армянские, армяно-курдские, индо-мусульманские и др. Если мы обратимся к современной литературе (разумею последние сто пятьдесят лет), мы убедимся, что евреи имели «хорошую прессу». Признание, хвала и дружелюбие далеко превосходят хулу и враждебность. Это особенно замечательно, если мы количество помножим на качество, т. е., взвесим сравнительное культурное значение людей, писавших за и против еврейства. На нашей стороне, за очень небольшими исключениями, окажутся светочи эпохи; против нас, с такими же небольшими исключениями, выступали писатели и агитаторы невысокой моральной пробы. Никогда евреи не были отвержены культурным сознанием европейского общества.

Что они не были и объектом особой нелюбви христиан, думаю я, может каждого из нас убедить его личный опыт. Конечно, я имею в виду людей, имевших достаточно широкое общение с христианами. Этот индивидуальный опыт почти всегда окажется благоприятным. Еврей, в общем, встречал больше приязни, чем вражды, больше любезности, чем холода.

Тут, я чувствую, меня прерывает мысль читателя-еврея, взволнованная, и укоризненная:

— В гитлеровские годы? Миллионы замученных евреев! Страшная ненависть целого народа... Как можно в это время утверждать нечто подобное?

Возражение силы потрясающей. Миллионы мучеников... Не должна ли перед ними умолкнуть всякая гордыня мысли, всякая игра воображения? Без сомнения, должны. Но тут не гордыня и не игра мысли. Тут попытка искренно и совестливо обдумать еврейскую судьбу, наше место в мире и наши отношения с другими людьми. С бескорыстной мыслью можно не соглашаться; она не должна шокировать ни при каких условиях. Я знаю, с какой страстной нетерпимостью некоторые из нас относятся ко всякой попытке продумать без негодующей горячности ту или другую еврейскую проблему. Точно в этот траурный час уместно раздаваться только воплям, крикам протеста и сенсационным обвинениям. На это следует ответить вот что. У нас оказалась сила жить. Не смотря на кошмарные ужасы Польши и России, не смотря на миллионы жертв, мы по-прежнему дышим воздухом, принимаем пищу, работаем, заботимся о своих материальных интересах, читаем книги, слушаем музыку. И это нормально — жить надо. Но если мы не отрекаемся от физической и материальной стороны жизни, то кто может требовать от нас отречения от ее духовной стороны, т. е. от права и обязанности думать свободно, независимо и спокойно?... И вот на этом основании я позволю себе отвести и вопрос, и упрек. Да, и в гитлеровские годы я нахожу возможным поддерживать мысль, что еврейский народ не является предметом какой то особой всеобщей нелюбви, а тем менее — ненависти...

Одно время могло, действительно, казаться, что бесовская ненависть гитлеризма направлена против евреев с бесспорной исключительностью. Но по мере того, как война разворачивается, становится все более очевидными, что это не совсем так. Ненависть гитлеровской клики объемлет все народы, отрицающие их царство. Истребление чисто-русского населения в занятых местах России и систематический измор миллионов русских военнопленных, ведущий к верному их вымиранию, наиболее яркое, но не единственное тому доказательство. Да нужно ли другое? Советский посол в Мексике Константин Уманский в середине ноября 1943 года сообщил некоторые до того неизвестные факты из практики немцев в России, которые можно признать комментарием к недавнему заявлению Москвы, что до их изгнания из России немцы успеют истребить около 10000000 русских. «Миллионы и миллионы русских обывателей продаются в рабство на немецких рынках. Представители немецких фирм ощупывают мускулы юношей и девушек Украины, Белоруссии и Кавказа. Тех, которые от голода ослабели, или вообще неспособны выдержать условий германского рабства, расстреливают или отравляют»... «Немцы предприняли теперь массовое производство фургонов, которые они называют «убийцами», и которые служат для перевозки сотен тысяч жителей из оккупированных мест в тщетной надежде сломить русское сопротивление. Этих людей увозят, как заложников,