Осада Ленинграда - Константин Криптон

помещении и около него не больше 15–20 человек. Для прибывших, число которых превышало 2000, это было слабое решение вопроса. Многие начали брать воду, отжимая болотные кочки. Сделал это в тот день и я, но только для того, чтобы помыть руки и как-то освежить лицо. Вообще же в дальнейшем походе сплошь и рядом пил такую воду.

Придя в себя после душного вагона, все мы начали ожидать дальнейших распоряжений. День был еще, собственно, впереди. Помимо утомительного сидения на непрерывно сыреющих кочках досаждали отчаянно комары. Это побуждало к каким-то действиям и движению. Распоряжений, однако, никаких не следовало. Попытки бригадиров групп узнать что-либо относительно предстоящей работы были безрезультатны. День прошел в пустых разговорах да наблюдении отдельных фигур, пошедших за водой и потерявших свои группы в этом густом противном лесу.

Наступил вечер. Откуда-то стало известным, что сегодня не только работы, но и какого-либо перехода к месту работы не будет. Ночевать нужно будет здесь. Это известие сообщило немедленную энергию действий. Ночевать на водянистых кочках никто не намеревался. Нужно было искать для этого сухое место. За день нахождения в лесу все прибывшие освоились настолько, что начали ходить сначала по краям прогалины, потом и по ней самой. Охрана устала бороться за ее неприкосновенность. Этим воспользовалась и моя группа, перейдя поодиночке на другую сторону леса. Там, в некотором отдалении от станции, оказалось совсем хорошо, болота не было. В какой-нибудь час мы построили большой еловый шалаш с двумя отделениями – мужским и женским. В составе моей группы на этот счет были большие специалисты. Они были, положим, во всех группах, и лес не замедлил покрыться такими же шалашами. Построив шалаши и оставив при вещах добровольного сторожа, все пошли лесом в самый поселок Верест, находившийся недалеко от станции, надеясь что-либо съесть в местной столовой. Очередь там оказалась такой большой, что я предпочел сразу же вернуться обратно. Все те, кто остался в надежде что-либо получить в этом чрезвычайно грязном и тесном помещении, тоже ушли ни с чем.

Рано утром, после нескольких часов довольно терпимого сна, которому не помешали даже комары (шалаш защитил), мы были разбужены для отправления к месту работы. На одной из больших прогалин леса появились какие-то начальствующие лица и происходила сортировка людей. Свыше 1000 человек отправлялось в направлении к северу от Вереста. В эту колонну попал и мой институт. Непосредственно перед нами шла группа домохозяек. Сзади нас – какое-то небольшое кооперативное предприятие (промартель), состоящее также преимущественно из женщин. При отправлении и самом пути поддерживался неплохой порядок. Идти заставляли очень разреженно, чтобы скрыть передвижение людей от непрерывно пролетающих немецких самолетов. В этих же целях, а также по соображениям личной безопасности было строго предписано при приближении самолетов «укрываться» под деревьями, в кустах, в случае их отсутствия ложиться просто на землю в траву. Больше всего запрещалось в таком случае бегать. Пройдя около 10 км безлюдного пути (не встретилось ни одного селения), мы пришли к месту назначения. Наша колонна была разбита на несколько отрядов. Каждый отряд располагался на заранее намеченном для него участке работы. Мой институт, домохозяйки и промартель заняли одно из центральных мест этого «фронта земляных работ». Завод в составе 300 человек с своим санитарным отрядом продвинулся много дальше.

Вскоре же по приходе появился гражданский начальник работ, приехавший так же, как и мы, из Ленинграда. Это был в прошлом рабочий, в настоящее время директор типографии. На меня он произвел благоприятное впечатление. От всей его фигуры веяло чем-то здоровым. Конечно, он был коммунист, «воспитанник сталинской партии» и проч., и проч., но наряду с этим сумевший сохранить, однако, как пришлось убедиться позже, большой разум и мужество. Мальчику, говорившему, что его семья должна эвакуироваться из Ленинграда, и просящемуся домой (выяснилось, что нас задерживают на неопределенное время) он, правда, жестко отвечает: «Ну, уедут без тебя, государство позаботится, а если надо, так доставит тебя одного»[19]. Это было от «воспитания сталинской партии». Когда же бесцеремонность военных властей в распоряжении нами достигла чересчур больших пределов, он становился неоднократно в прямую оппозицию, рискуя не только партийным билетом и служебным положением, но и собственной жизнью. Здесь же, на окопных работах, он мне говорил, что по возвращении в Ленинград должен будет стать во главе партизанского отряда и начать действовать в тылу у немцев. Случайно мне удалось видеть его отряд. Все это были отлично подобранные люди – по атаману. Надо думать, они доставили немцам много неприятностей.

Нашей обязанностью явилось рытье противотанковых рвов. Рабочий день был установлен в 8 часов. Мы были разбиты на две смены. Каждая смена работала 4 часа, потом следовал 4-часовой перерыв и затем еще 4 часа работы. Работы начинались рано утром. Жить пришлось в лесу около места работ. Какое-либо селение вблизи отсутствовало. Были сооружены опять неизменные шалаши. Теперь только они как-то очень плохо спасали от комаров. Ночи были поэтому мучительны. Питались все всухомятку своими продуктами, которых захватили на пять дней. Кипятили, разумеется, воду и пили чай. Последнее представляло сложную проблему – отсутствовала посуда, и вообще все было неприспособленно. Нашу группу буквально спасал Ваня Родионов, всегда умевший найти сухое топливо и вскипятить воду так, чтобы ее «дымком не захватило». Домохозяйки жаловались сильно на бедность, невозможность захватить с собой достаточно продуктов, а отсюда голод[20]. Также просили дать им определенное задание – сколько должно вырыть за пять дней. Это задание они хотели выполнить, работая не по 8, а 12 и больше часов в день с тем, чтобы скорее вернуться к оставленным семьям. Их просьба удовлетворена не была, но всех нас заверяли, что через пять дней вернемся домой. Я наблюдал домохозяек в те дни с большим интересом. Работали они очень хорошо, но усиленно и непрерывно ругая советские непорядки, понимай – самую власть. Было прямое взаимодействие между этими двумя моментами: чем больше ругали, тем больше работали, и, чем больше работали, тем больше ругали, причем не немцев, из-за которых очутились на работах, а только советскую жизнь и советские порядки. Позже, когда я рассказывал об этом одному из наших старых крупных интеллигентов, яро поддерживающих советское правительство в борьбе с Германией, то он с удовольствием воскликнул: «вот именно так и надо». В «ругани» он видел потенциал тех сил, которые дадут в будущем изменение советской системы. В «работе» – защиту России от порабощения Германией.

В составе домохозяек преобладали жены рабочих и различных мелких служащих. Среди них находились и инородные элементы,