Осада Ленинграда - Константин Криптон

вплоть до молодой изящной балерины, присланной управдомом на рытье противотанковых рвов. Она была очень добродушной и веселой, но какой-либо пользы принести, конечно, не могла. В управдомской колонне было много, как я говорил, подростков. Среди них сразу же оказались несколько пареньков – представителей знаменитой ленинградской «шпаны». Они не были особенно злостными людьми, но тотчас же начали упиваться «весельем» всего происходящего: неувязками, жалобами домохозяек и проч. Их снисходительно терпели, хотя вообще было не до веселья. Работать приходилось напряженно. На беду, стояла сильная жара. Вместе с плохим питанием всухомятку и мучительными ночами из-за комаров она отнимала силы у самых крепких людей. Начались заболевания. Во время рабочего дня с правого фланга мимо нас непрерывно несли на носилках людей, с которыми произошел солнечный удар, у которых порой обнаруживалось тяжелое желудочное заболевание и т. д. Появление первых носилок с какой-то пожилой женщиной уже часа через два после приступа к работам привело в восторг нашу «шпану». «Поноси-ка поноси, – закричали они в один голос санитаркам, – это тебе не йод с ватой таскать». Позже подобное зрелище стало обычным. «Шпана» была и в других отрядах. Отдельные ее представители обзавелись «подругами», отделились от колонны, построили в отдаленных частях леса шалаши и устроили себе нечто вроде «брачного медового месяца». Они надеялись остаться незамеченными в общей сумятице, но просчитались. Две парочки были захвачены гражданским начальником строительства. Он расправился с ними жестоко, отдав в руки военного суда.

Невзирая на тяжелые условия работы, все же мы как-то втянулись в эту необычную колею жизни. В нашем отряде не было даже почти отсева[21]. Налеты немецких самолетов проходили благополучно, хотя появлялись они не менее семи-восьми раз в день. Оставалось только удивляться: почему авиация противника может так свободно летать в тыловой полосе и где наши собственные самолеты? Повстречав одного красноармейца, я спросил об этом. Он ответил, что в специальной «разъяснительной» беседе его командир сказал: «Потерпите немного, наши самолеты находятся сейчас в «переконструкции». Каждый раз при приближении немецких самолетов все бросали работу и бежали укрываться в соседний лесок. Первое время очень боялись, что какой-нибудь немецкий самолет «прочешет» из пулемета наш лесок. Такие случаи в других местах были известны. Обошлось все же благополучно. Только один раз пролетавший немецкий самолет отделился от эскадрильи, приблизился к нашему участку и, не стреляя, облетел его два раза кругом.

Все рассчитывали, конечно, после пяти дней быть отправленными домой. В этом были уверены уже потому, что ни у кого не было продуктов на большее время. Однако накануне последнего дня работы распространились сомнительные слухи. Говорили о немецком прорыве и необходимости идти для работ в непосредственно фронтовую полосу. В последний пятый день работы начались как обычно, но в 11 часов были неожиданно прерваны. Всем нам предложили отдохнуть и приготовиться к выходу на станцию Верест с тем, чтобы оттуда идти на новое место работы. Это вызвало большое неудовольствие, но, кроме домохозяек, никто громко не протестовал. Понимали, что рассуждать не приходится. Помимо своих учреждений всякое открытое противодействие может вызвать репрессии военных властей, в руках которых мы находились. За всех стенали и кричали только домохозяйки.

Перед самым выходом произошел случай какой-то массовой галлюцинации. Как обычно, пролетала группа немецких самолетов. Как обычно, все поспешили рассеяться под деревьями. И совсем необычно, когда самолеты находились в отдалении и можно было выйти на открытое место, все начали кричать: «Сброшены парашютисты… вон, вон они над лесом, за рекой, спускаются». Некоторые женщины были близки к истерике, крича: «Сейчас всех перестреляют». Был момент, грозивший паникой и стихийным бегством. Усилиями руководящего персонала, при помощи более спокойной части присутствующих, этот испуг удалось преодолеть. Я, несмотря на хорошее зрение, вообще ничего не видел. Однако какие-то подозрения относительно парашютистов возникли не только у домохозяек. Военизированная охрана, состоявшая из 10–12 студентов сибирских нацменов, бросились гуськом через поляну в лес, по направлению возможного появления парашютистов. Все шли смело, уверенно и как-то ползком, чему помогал их низкий рост. Во время наблюдения за тем, как они пересекли поле и вошли в лес, можно было почувствовать большой опыт выслеживания дикого зверя. Сразу же двинулась и наша колонна к станции Верест. О воздушном десанте было, видимо, дано знать на ближайший воинский пункт. Минут через 40 после выхода нам встретился быстро бегущий отряд красноармейцев человек в 25, тоже в сторону возможных парашютистов. Это было прекрасное отделение, действительно бойцы. Все рослые, здоровые, крепкие, подтянутые. Пот лился с них в несколько ручьев. Жаркое солнце давало себя знать. Бежавший впереди лейтенант держал в правой руке наготове гранату.

Придя на станцию Верест, все расположились в лесу, послужившем местом ночлега в первую ночь по приезде. Сооруженные тогда шалаши стояли целыми, но право владения было, конечно, нарушено. Кроме того, все теснились ближе к лесной прогалине и самой станции, надеясь на возвращение домой. Прошло три-четыре часа полной неопределенности. Наступил вечер. Знаменитая «шпана», начавшая представлять интересы домохозяек, появилась с буханками хлеба. Хлеб был выдан только им. Руководство работами считало, видимо, что домохозяйки, как не имеющие самостоятельного заработка, хуже могли обеспечить себя продовольствием. А возможно, просто подействовали их беспрестанные жалобы. С прибаутками и всевозможным озорством «шпана» приступила к распределению хлеба, выдавая по полбуханки на человека. Хлеб расхватывался усердно, но крики «домой» не прекращались. Был атакован домохозяйками и проходящий по прогалине тучный мужчина в военной форме, принятый за начальство. В этом, кстати, не ошиблись. Однако чего-либо определенного добиться от него не удалось. Во всю силу своего голоса и совсем некстати выделяя каждое слово, он прокричал: «Да, я военный инженер второго ранга, руковожу такими-то работами». Больше ничего говорить не стал, поторопившись уйти. Подобная саморекомендация в советском стиле мало успокоила домохозяек, продолжавших горестно и возмущенно кричать: «Взяли на пять дней, а собираются держать неизвестно сколько времени, да к тому же без пищи».

Уже темнело, когда стало известно, что домохозяйки остаются здесь ночевать и завтра утром будут отправлены в Ленинград. Все же остальные, в числе около 900 человек, пойдут на работу километров за 26 в прифронтовую полосу. Еще через 10 минут без всякого предупреждения началось движение одной из заводских групп, за которой последовали остальные. Выступление произошло так стремительно быстро, что люди растерялись и перепугались. Все слилось в общем потоке, быстро устремившемся по какой-то вновь настланной дороге в непроглядной болотистой равнине. Этот переход остался у меня в памяти на всю жизнь. Истомленные люди, не имевшие пять суток горячей пищи, быстро и дружно зашагали