Дресс-коды. 700 лет модной истории в деталях - Ричард Томпсон Форд

советовала своим читательницам: «Если вы хотите соперничать с кем-то в элегантности, единственный способ победить – это изысканная простота… Главное достоинство туалета – это внешняя естественность и импровизация, при том что на его изучение и создание ушли многие часы и у того, кто его надел, и того, кто его создал»[188].

В XIX веке это стало широко распространенной практикой. Регулирование статуса через законы было заменено неформальным его регулированием через правила элегантности, строгие понятия комильфо, тонкости sprezzatura. Потенциально демократический отказ от роскоши обернулся новой и более коварной формой определения статуса, замаскированного под продвижение добродетели. Простота одежды была знаком благоразумия, делового склада ума и достойного похвалы отсутствия претенциозности. Переход от престижных расходов на роскошь к сдержанной элегантности оказался с двойным дном.

С одной стороны, он символизировал отказ от открытой иерархии статусов в соответствии с идеалами эпохи Просвещения. С другой стороны, он усилил новое классовое расслоение, отмеченное менее очевидной, но более требовательной демонстрацией «корректности». Это может принимать форму правил – новых дресс-кодов, – знание которых отделяет высокородных от простолюдинов, или относиться к более размытой категории вкуса, которому, как часто говорят, нельзя ни научить, ни научиться.

Показная простота и престижные недорасходы превратили отказ от пышности из пуританского и аскетичного феномена в новую форму индульгенции, из эгалитарного жеста в игру власти. Для элиты отречение было адаптацией к миру, в котором старые символы привилегий с готовностью копировали.

Глава 7

Гендерная принадлежность и простота

О достоинствах сшитых пальто, о корсетах на китовом усе, о пышных юбках и нижних юбках и о неоклассических платьях

ПОЧЕМУ ВЕЛИКОЕ ОТРЕЧЕНИЕ БЫЛО мужским? Почему мужчины, и только мужчины, отказались от роскошной и гламурной одежды, оставив поле моды слабому полу?

На самом деле они этого не сделали. Мужчины всего лишь оставили громоздкий и становящийся все более устаревшим символизм престижной декоративности женщинам, которые станут его воплощением как суррогат мужчин. Мужчины же будут продолжать наслаждаться древней привилегией демонстрации роскоши через своих жен, любовниц и дочерей, сохраняя при этом достаточную дистанцию, чтобы не производить впечатление тщеславных людей.

В то же время вместо прежнего, обесцененного символизма роскоши мужчины приняли новые, современные вестиментарные знаки, которые они оставили для себя. Как указывает историк Энн Холландер, до некоторого времени мужчины, а не женщины, прилежно следовали моде и двигали ее вперед: «Если посмотреть на одежду начиная с 1200 года, то вы увидите, что ростки культурного прорыва… [и] яркой новой визуализации человеческих образов… были изначально мужскими… Очевидно, что самые быстрые и самые сексуальные изменения в западном костюме… были сделаны в мужской моде…»[189]

Начиная с зарождения моды в XIII веке и до великого мужского отречения в XVIII веке все улучшения в моде происходили в сфере портновского мастерства, были прогрессом в технике пошива. Пошив позволил одежде, облегающей конечности, вытеснить одежду с драпировкой.

Он же позволил включить в единый ансамбль обе формы, как облегающие (чулки, брюки, корсажи, рукава), так и скульптурные (штаны-баллоны, пышные рукава, юбки, которые все чаще конструировали, а не просто драпировали). Сочетание этих элементов создавало визуальный эффект, который, казалось, менял само тело. Новации обычно совершались в мужской одежде, а потом их перенимали смелые и модные женщины, и только после них новинки становились частью более традиционного женского наряда. К примеру, облегающий лиф на платьях эпохи Возрождения был скопирован с повторяющих очертания фигуры дублетов, впервые созданных для мужчин, которые надевали их под пластинчатые доспехи.

Так как портные создавали женские варианты одежды, изначально придуманной для мужчин, мужская и женская моды были вариациями одной темы, выражая одинаковые социальные добродетели, их смыслы пересекались, и гендерный символизм был ясно выраженным. Но все изменилось после великого мужского отречения, когда посадка по фигуре и базовая форма стали наиболее важными, а внешние декоративные детали оказались преданы анафеме.

В определенном смысле мужское отречение приняло самые передовые и динамичные аспекты моды – технику пошива – и превратило их в новый мужской символ статуса. В то же самое время, отказавшись от внешних декоративных деталей, которые до этого были маркером привилегий, мужчины сделали их знаками устаревших ценностей и социальной отсталости или женского пола.

Игла и шпага

Чтобы объяснить, как перемены в пошиве мужской и женской одежды облегчили разделение мужской и женской моды и как группа работающих женщин, пытавшихся трудиться в мире мужчин, сыграла важную, но непризнанную роль в том, чтобы сделать украшение тела женской прерогативой, я должен сделать небольшой экскурс в не имеющую отношения к моде область политической экономии.

В XVII веке в Европе многими видами бизнеса и требовавшими мастерства ремеслами можно было заниматься только с разрешения властей. Корпоративный устав или привилегии законно признанной гильдии давали лицензию на ведение бизнеса и монополию, гарантированную государством.

Согласно экономической или, вернее, протоэкономической теории того времени – меркантилизма, – правительству следовало планировать и контролировать коммерцию ради процветания нации и ради того, чтобы избежать невыгодного баланса в международной торговле. В теории вся меркантильная экономика была организована в соответствии с особыми легальными привилегиями, дарованными короной, законом или парламентом. Более того, теория права того времени не делала явного различия между государственными учреждениями и частными предпринимателями: все организации действовали по законному разрешению верховной власти, которая соединяла экономические права и регулирующие законы.

К примеру, многие привилегии давали корпорациям и коммерческую монополию, и право проводить в жизнь закон. И то и другое использовалось в интересах общества. В соответствии с этим предприятия, университеты, города и даже заморские колонии могли быть корпорациями. Именно европейские акционерные корпорации осуществляли бо́льшую часть колонизации Нового Света, завоевывая территории и контролируя торговлю именем короны. Точно так же гильдии коммерсантов и мастеров участвовали в коммерции и регулировали ее, производя товары и продавая их, а также обеспечивали условия торговли, честную систему мер и весов и стандарты качества.

Такая власть давалась вместе с социальной ответственностью и ограничениями. Корпорации и гильдии эпохи меркантилизма могли делать только то, что разрешали их хартии. Корпорация, имевшая привилегию на изготовление и продажу париков в Париже, не могла расширить свои операции на город Реймс или начать производить духи, не присвоив себе при этом незаконно прерогативы другой корпорации. Точно так же портные во Франции в XVII веке и в начале XVIII века могли шить и продавать готовую одежду, но не имели права торговать тканью, которую следовало приобретать у имеющего лицензию торговца.

Торговцы мануфактурой могли шить свободные платья и накидки, но не выкроенную и посаженную по фигуре одежду. Любой корпоративный акт, не разрешенный привилегией, был ultra vires – за пределами полномочий – и, следовательно, незаконным и юридически недействительным. Соглашения, выходящие за рамки привилегий, считались неисполнимыми. Товары, произведенные вне юрисдикции гильдии, подлежали изъятию представителями пострадавшей стороны. И не будет большим преувеличением сказать, что у портнихи было не больше прав скроить и сшить сюртук, чем объявить о своей власти над островом в Карибском море.

До конца XVII века во Франции портные-мужчины шили одежду для обоих полов. Женщины были исключены из гильдий, хотя были и некоторые исключения: жена портного могла работать вместе с мужем, вдове портного было разрешено продолжать семейный бизнес, пока она снова не выйдет замуж за кого-то, не входящего в гильдию. Похожие гильдии и корпоративные привилегии контролировали пошив одежды по всей Европе.

Следовательно, портные-мужчины контролировали дизайн одежды для мужчин и женщин. Историк Энн Холландер утверждает, что «на протяжении четырех столетий [с XIV до XVIII] поддерживалась некоторая гармония между различными видами связанного с полом символизма в одежде… которая была задумана и сшита по тем же принципам мастерства, из одинаковых материалов; и веками ни один из полов не был украшен более, чем другой»[190].

В середине XVII века группа парижских швей бросила вызов монополии портных. Как пишет историк Дженнифер Джонс, французские швеи не входили в корпорацию, но некоторые были довольно успешными, имели влиятельных аристократок в числе клиенток. Портные перехватывали и уничтожали товары этих швей, которых они обвиняли в узурпации законных прерогатив. Иногда дело доходило до насилия. Чтобы защитить свою жизнь и профессию, швеи должны были получить право шить одежду.

Но они не боролись за равный