Запах неотправленных писем. Пробуждение - Ляля Прах

– Вот именно, да.

Резко развернулся на пятках и молча отправился в душ. Анна чуть не подпрыгнула – у нее получилось! Лишь потом она узнала, что если оборвать «сценарный» разговор, то такие, как ее муж, теряются, поскольку появляется необходимость в живых эмоциях, доступ к которым у этих больных людей закрыт. А сейчас она просто по-детски радовалась своей маленькой победе.

Весь оставшийся день Уолш ходил угрюмый и не заговаривал с ней. Анну это молчание уже давно не тяготило. Это раньше она пыталась выяснить, на что же в очередной раз он обиделся, и старалась исправить ситуацию, извиняясь бесчисленное количество раз, пока тот не снизойдет до прощения. Его молчание, которое он мог хранить днями, убивало ее – в ней никогда не было столько хладнокровия и столько злопамятства, чтобы уметь находиться в этой разрушающей тишине слишком долго. Она жалела часов, потраченных на ссоры, тогда как их можно было провести за тем, чтобы вместе красиво раскрываться в этот мир. И уж тем более целые дни молчания оказывались для нее невыносимы. Но теперь, с рождением Кристофера, у нее не имелось ни столько времени, ни столько сил, ни – как сперва с ужасом, а теперь со спокойствием осознавала Анна – особого желания ублажать этого большого человека, тогда как в ней по-настоящему нуждался маленький, ее сын.

За ужином Уолш начал было обсуждать кулинарные способности Анны, на что она с мировым спокойствием сообщила ему, что он, несомненно, прав и ей действительно, пожалуй, больше не стоит готовить в принципе, так как у нее нет к этому таланта. Однако соль ему так и не подала.

Самое удивительное стало происходить позже. Тем же вечером Уолш принес Анне перед сном стакан теплой воды с кусочком лайма и листиком мяты. И хоть при этом сообщил, что ей необходимо выпить его, чтобы кожа, обезвоженная солнцем и ветром, стала выглядеть более здоровой (тем самым дав понять, что она не столь уж и хороша), однако Анна внутри ликовала – еще ни разу с момента их свадьбы этот человек не подарил ей и букета цветов без повода, а тут сразу целый стакан воды! И хотя страх, что он может ударить ее за столь своенравное поведение, а также мелькнувшая мысль, что вода в стакане, возможно, отравлена, заставляли ее оставаться в напряжении, тем не менее девушка осознавала, пусть и смутно, что в отношениях с Уолшем впервые устанавливает собственные, неведомые ей прежде границы. Некое подобие счастья промелькнуло в ее душе, а еще предательская надежда, что с этим человеком можно построить отношения на новый лад, и призрачная вера в то, что у ее детей все-таки будет та редкая семья, о которой она сама мечтала в детстве, но наблюдала только у некоторых своих подруг или в черно-белом романтическом кино.

Как же она ошибалась тогда! И какую жестокую цену заплатила позже. Но откуда ей было знать, что такие люди не меняются, да и вообще, люди в основе своей всегда остаются прежними. Они лишь могут на время сменить тактику действий, пересмотреть собственные приоритеты, но их суть, заложенная генами и исковерканная детскими травмами, останется неизменной и рано или поздно даст о себе знать. И хоть Анна читала много книг и научных статей, все же она оставалась живым человеком, женщиной, и к тому же была еще слишком юна, чтобы смотреть на этот мир сквозь толстые стекла скептицизма и разочарований. Анна все еще верила в чудо. И одно чудо все же произошло…

Шаг за шагом Анна продвигалась по главам новой, такой нужной сейчас книги, столь вовремя попавшей ей в руки. Она старалась внедрить каждый совет – какие-то приживались, какие-то вызывали в муже гнев, но общая атмосфера в их прибрежном временном доме начала меняться. Уолш по-прежнему придирался к Анне по старой привычке, однако быстро отступал, не получая ожидаемых реакций в ответ. А еще в их спальню вдруг вернулось желание. Муж, будто голодный волк, все никак не мог ею насытиться. С его стороны это были, конечно, животные инстинкты, побуждавшие взять верх над женщиной, что каждый раз ускользала из его ментальных рук, взять грубо и страстно, подчинить себе в постели ту, что никак не желала подчиняться в жизни. Но он не понимал, что этот временный огонь в их спальне был обусловлен исключительно тем, что Анна расположилась к нему, поверила в то, что он может стать другим и что счастье быть любимой возможно и в ее жизни тоже.

Как жаль, что девочка, не познавшая в детстве материнской нежности и ласки, а также восхищения отца, вырастая, принимает за любовь любое снисхождение в свой адрес, любую незначительную милость вроде стакана воды и букета дешевых цветов исключительно на праздник, любую похвалу, кинутую ей, как верной собаке пустую кость. Как жаль.

Их отпуск подошел к концу, и они вернулись в прежние стены, но уже будто обновленными, другими. Все же море действительно имеет власть над человеческими душами – извечный врачеватель и лучший психотерапевт. Время летело, Кристофер рос и скоро сделал свои первые долгожданные шаги – сначала один, потом три, затем семь. Падая, он тут же вставал на ножки и пробовал снова, радостно смеясь оттого, что ему теперь доступно новое умение и каждый раз получается пройти еще на один шаг больше.

Вот бы взрослые умели так же – падая, легко вставать, ценить, а не обесценивать каждый миллиметр собственного движения вперед. Если бы дети вели себя как взрослые, которые хотят получить все и сразу, опускают руки тогда, когда вся привычная жизнь дает сбой, а обстоятельства ставят на колени, то, пожалуй, человечество до сих пор передвигалось бы на четвереньках. Ведь один раз упав при попытке ходить, ребенок разочаровался бы в этом занятии, как и в самой жизни, и продолжил бы перемещение привычным ему способом, неудобным, оставляющим на коленях синяки и ссадины, зато знакомым и безопасным. Как многому можно поучиться у детей – главных учителей этого мира. Как жаль, что гордыня слишком часто не позволяет взрослым разглядеть в ребенке зеркало собственной жизни, увидеть в отражении свои пороки и недостатки и искоренить их в себе. В себе, а не в детях, которые лишь транслируют то, что тонко подмечают день за днем. Как часто родители ненавидят в ребенке то, что упорно не желают замечать в себе, и еще чаще приписывают детям те