Запах неотправленных писем. Пробуждение - Ляля Прах

И вот сейчас она с предвосхищением и радостью распаковывала книги, чтобы взяться за одну из них. В ней-то и пришел неожиданный ответ на ее сегодняшние сомнения. Книга была о приключениях пиратов в море, Кристоферу после поездки на океан нравилось все, что с ним связано, так что Анна по очередному удачному совету заказала среди прочих книг и эту. И вот на очередной странице пираты, знатно хлебнув рома, распевали свои пиратские песни, и текст одной из них заставил Анну вздрогнуть. Слова были такими:

       Шанс! Не посетит тебя, конечно, дважды,

       Так будь готов всегда к такому гостю!

       Шанс! Он тот журавль, что прилетит однажды.

       Не отпугни его ни трусостью, ни злостью. К открытым сердцем и душой плывет он в руки, Хватай же эту рыбку золотую!

       Не бойся, а иначе ждут лишь муки,

       И проживешь ты жизнь, увы, чужую.

       Шанс…

Анна посмотрела на Кристофера – он уже посапывал в кроватке, обняв своего плюшевого мишку. Шерсть мишки свалялась, вместо одного глаза была пришита большая черная пуговица, второго не было вовсе, да и сам он весь был перешит много раз нитками разного цвета. Но Анна не выбрасывала этого мишку, берегла. Он был дорог ей как трофей. Яркое воспоминание детства о драгоценной, пусть и столь короткой минуте близости со своей мамой, с Фрэнсис.

* * *

Этот мишка, долгое время находящийся за стеклом книжного шкафа, уже тогда потрепанный, привлекал внимание маленькой Анны. Однажды она попросила у Фрэнсис взять его поиграться. Но та отказала, хоть в тот же вечер купила Анне нового зайца. Однако Анна не успокоилась, ведь, как известно, запретный плод всегда сладок, а уж для ребенка он сладок вдвойне. И однажды, когда Фрэнсис оставила слегка приболевшую Анну одну дома, сама выйдя за покупками, девочка все же сумела воплотить свои замыслы в реальность. Выскользнув из-под одеяла, она открыла дверцу шкафа, достала стопку книг, сложила их одну на другую и попыталась залезть на эту гору, однако та оказалась неустойчивой, и Анна с грохотом повалилась на пол. Но сдаваться она не собиралась. Достав еще одну стопку книг, на этот раз она сложила все большие книги друг на друга отдельно, а из тех, что поменьше, сделала нижнюю ступень. Теперь она легко взобралась по этой конструкции и, радостная, наконец дотянулась до вожделенного мишки. Схватив свое сокровище обеими руками и обняв его изо всех сил в своих удушающих и искренних объятиях, словно старого друга, которого не видела много лет, Анна спрыгнула вниз и пустилась кружить по комнате, забыв обо всем на свете. Потом забралась обратно в кровать и начала разглядывать мишку повнимательней. У него были красивые глазки-бусинки, маленькая Анна с естественным любопытством ребенка потрогала их и, к своему ужасу, случайно оторвала один – видимо, старые нитки совсем прохудились. Глаз плюшевого мишки упал на пол и закатился куда-то под кровать. Анна спустилась на пол, наклонилась и стала его искать. Но все было напрасно. Кровать была слишком низкая, и в темноте под нею невозможно было рассмотреть маленький черный глаз. В это время послышался звук открывающегося замка входной двери. Анна нырнула под одеяло, прижала мишку к себе, зажмурила глаза и притихла.

– Анна, ты почему вставала? Ты же болеешь! Что за бардак ты здесь развела! – Слышно было, как Фрэнсис собирает книги с пола.

Анна молчала. Она еще не умела хорошо врать, а говорить правду было страшно. Как часто взрослые упрекают детей во лжи, наказывают за нее. Но если родителям посмотреть честно на самих себя, то можно увидеть, что за правду ребенка наказывают гораздо суровее. Потому-то часто этот маленький человек, как загнанный в угол зверь, выбирает меньшее из зол – соврать или умолчать. Взрослые сами рушат тесные связи, рвут невидимые нити привязанности, теряют доверие детей и их же, ни в чем не повинных, наказывают за свои ошибки. А потом удивленно смотрят по сторонам и называют наш мир лживым и безразличным, не находя в том своей вины.

Но в этот раз Фрэнсис повела себя не как обычно. Воспоминания о смерти близких заставляют хотя бы на минуту вспомнить о тех, кто все еще жив. Все в жизни имеет смысл, и смерть – не исключение. Конечно, Фрэнсис заметила отсутствие мишки, который когда-то принадлежал ее малышке Бэтти. И гнев на неповиновение дочери, что в первую секунду охватил ее, тут же потерял свою власть под тяжестью воспоминаний о тех днях.

Фрэнсис тихо вошла в комнату Анны, присела на стул рядом с ее кроватью и начала гладить дочку по голове, а слезы беззвучным потоком текли по ее еще молодым, но уже располневшим щекам. В этот момент она оплакивала и свою старшую дочь, и свои несбывшиеся мечты, и ту любовь, которой так и не смогла дать дочери младшей, как ни старалась. Из пустого колодца не напоишь водой, и пересохшим ручьем не умыться. Сперва необходимо наполниться, чтобы отдавать. Позаботиться о себе. Полюбить себя. Но Фрэнсис не знала, как это сделать. Она не познала любви матери, а потому уже во взрослой жизни не смогла подобрать ключа любви к самой себе. Тот, кого разрушали в детстве, выбирает свой путь повторения сценария: садизм, жертвенность, алкоголь, наркотики, экстремальный спорт. Фрэнсис нашла единственный приемлемый для себя способ заполнять внутреннюю пустоту – едой, очень большим количеством еды. И никак не могла насытиться, сколько бы ни съедала зараз, потому что пыталась заполнить тонкие сосуды истерзанной души огромными кусками грубой пищи.

– Оставь его себе, милая. Память о человеке не в вещах, а в сердце. Сегодня я это поняла, – тихим голосом произнесла Фрэнсис.

Анна от изумления открыла глаза, повернула голову к маме и, увидев ее слезы, пожалуй, впервые в жизни, по-детски наивно предположила, что она плачет из-за оторванного глаза мишки, хотя Фрэнсис еще даже не видела этого. Анна вскочила в кровати на колени, стала обнимать голову Фрэнсис, в искреннем порыве то прижимала ее крепко, то отдалялась, чтобы вытереть маленькой ладошкой мамины драгоценные слезы. Целовала ее в мокрые, соленые щеки и все повторяла: «Не плачь, мамочка, не плачь, я найду глазик, и мы все починим. Прости меня, мамочка, только не плачь, пожалуйста. Я не хотела, я случайно…»

И разрыдалась сама. Фрэнсис обняла дочь, и они плакали так, обнявшись, сознательно оплакивая каждая свое, а бессознательно, конечно, общее. Две женщины, маленькая и большая, лишенные любви и