Когда женщины правили Пятой авеню. Гламур и власть на заре американской моды - Джули Сэтоу

К тому времени, когда Гортенс покинула свой пост, в компании работало 1500 человек, а годовые продажи достигали 10 млн долларов (200 млн в сегодняшних ценах). «Мы строим свой бизнес, работая и внутри предприятия, и за его стенами, – говорила она, не скрывая удовлетворения. – Мы изо всех сил стремились укрепить уверенность в своих силах, и нам это удалось»[181]. В статье, озаглавленной «Женщина спасла магазин, который разорили мужчины», газета «Бостон Дэйли Глоуб» восхищалась ее деловым чутьем и задавалась вопросом – как Гортенс удалось достичь таких высот, в целом сохраняя при этом «женственность, ничем с виду не напоминая типичную успешную бизнес-леди»?[182] Ее достижения останутся непревзойденными, и даже будущим руководителям придется прикладывать все силы, чтобы хотя бы приблизиться к установленной ею планке. Однако Гортенс в итоге отречется от своих успехов в бизнесе, сожалея о годах жизни, потраченных на работу.

Часть 2

Не задумываясь, предпочту блестящую карьеру рутине семейной жизни. Нет ничего ужаснее скуки[183].

Дороти Шейвер

Глава 6

«Американский облик» от Дороти

Весной 1944 года некий модельер созвал гостей в отель «Сент-Реджис» на званый обед, где продемонстрировал восемь больших, вычурных дамских шляп. Больших – не то слово. Широченные поля, цветные ленточки, завитушки из фетра, соломка, атлас с тонкой сеткой – все это изобилие буквально переливалось через край, вызывая опасение, что шея владелицы вот-вот надломится под тяжестью декора. Шляпки были якобы созданы самыми знаменитыми французскими домами высокой моды и вывезены контрабандой из оккупированного Парижа через Испанию. Пару дней спустя некоторые нью-йоркские дамы – из тех, что мгновенно подхватывают каждый писк моды и гордо наряжаются в новинку, неважно, идет она им или нет, – были замечены на улицах города с этими несуразными уборами на головах. Еще несколько недель, и вот уже целый ряд магазинов Пятой авеню потоком погнали коллекции с вариациями на тему новой моды. Внезапное распространение подобных шляпок казалось странным, но еще страннее было то, как в почтовые ящики отделов моды солидных изданий, модельеров, закупщиков из универмагов вдруг хлынули никому доселе неведомые модные журналы, битком набитые фотографиями моделей, щеголяющих в этих самых шляпах. Первый из этих журналов назывался «Плэр» – 154 полосы на толстой дорогой бумаге. За ним вскоре появились еще два издания того же типа с похожими фасонами, – все это взбудоражило специалистов отрасли – как же, сенсация, новое в моде!

Но не все отнеслись к новому стилю со всей серьезностью, нашлись и скептики, засомневавшиеся в его происхождении. Вид у этих шляпок – «словно их вытащили из бабушкиного сундука на чердаке, – написала одна из критиков, – …воплощение представлений немецкой “хаусфрау” об элегантности»[184]. «Ну что я могу сказать. Если эти изделия и впрямь французские, – съязвил другой, – значит, страдания погубили искусство»[185].

Когда выяснилось, что использовавшиеся в изготовлении шляпок типы материалов и их количество превышает лимиты военного времени, подозрения усилились. Расследование, проведенное Комитетом по военно-промышленному комплексу и ФБР, показало, что эти шляпы – изощренная уловка нацистов, призванная втянуть модниц в покупки продукции врага. Поскольку там были задействованы дефицитные нормированные материалы, не исключено, что нацисты также преследовали цель ослабить военный сектор промышленности союзников. Это был «дерзкий пропагандистский план, реализованный по образцу рекламной кампании магазина, – говорила Сара Пеннойер, одна из топ-менеджеров “Бонвит Теллер”, – его целью были американские женщины, в силу своей бестолковости готовые купиться на любой эрзац парижской моды, предложенный немцами»[186]. Этот нелепый инцидент продемонстрировал, до какого мелочного уровня могли опускаться нацистские пропагандисты. Но он также показал и то, что американский модный сектор, в число главных поборников которого входила Дороти, был отраслью достаточно серьезной, чтобы противник мог расценивать его как потенциальное оружие.

* * *

Когда в середине XIX века возникло понятие «высокая мода», «от-кутюр», Париж превратился в солнце, вокруг которого вращалось все остальное, а его силу притяжения обеспечивали кутюрье. Понятие «от-кутюр», что дословно переводится как «высокое шитье», подразумевает баснословно дорогую одежду по индивидуальному заказу богатых клиентов, которую изготавливают в ателье бригады швей, корпящих над каждым стежком и швом. Первым великим кутюрье был английский модельер Чарльз Фредерик Уорт – в 1845 году он переехал в Париж, где быстро обрел верных привержениц. В 1858-м он открыл Дом Уорта и, благодаря своим платьям тонкой работы, пошитым из экзотических материалов – включая, например, павлиньи перья, – приобрел всемирную известность и заполучил в клиенты членов королевской семьи. Среди его преданных поклонниц была императрица Евгения, супруга Наполеона III, в чьем гардеробе имелось немало примечательных вещей от Уорта, включая непомерно дорогую юбку из алансонского кружева, на изготовление которого, говорят, ушло 11 лет.

Иерархическую парижскую швейную экосистему контролировал и регулировал Синдикат высокой моды, созданный в 1868 году тем же Уортом. Ателье напоминало жужжащий улей, где кутюрье был пчелиной маткой, главным помощником выступал modelliste, а закройщик, кроме собственно кройки, выполнял функции старшего мастера. Швеи – рабочие пчелки, рукодельницы, которые учились ремеслу годами, если не поколениями, дабы освоить сложное искусство плиссе и вышивки, – скрупулезно, шаг за шагом превращали фантазию кутюрье в объект физической реальности.

В городе, где пошив одежды сродни живописи, платье от Мадлен Вионне[187] обладало той же значимостью, что и импрессионистский пейзаж Клода Моне. Париж немалой частью вращался вокруг индустрии моды, город гудел в предвкушении, пока кутюрье готовили свои сезонные показы, пока отрезы сотканной вручную ткани кроились и складывались в детально продуманные, выразительные линии, а высшее общество стекалось в демонстрационные залы полюбоваться на молодых и стройных моделей, грациозно вышагивающих по кругу перед зрителями, демонстрируя последние модные фасоны. Сделанный клиенткой заказ тут же запускал сложнейший процесс, включавший целую серию периодических примерок, где ни единая малейшая деталь не оставалась без внимания – одна только спина замерялась не меньше пяти раз. Кульминация этого бесконечного, в высшей степени персонализированного и чрезвычайно дорогостоящего процесса наступала месяцы спустя, когда изготовленное вручную платье доставлялось заказчице. Одну юную американку, которая в 20-е годы жила в Париже, делая первые шаги в модном бизнесе, весь этот процесс приводил в недоумение, но в то время казался неизбежным. «Это средневековый анахронизм, – напишет Элизабет Хоуз почти 15 лет спустя. – Почему все красивые платья должны шиться непременно во Франции, а все женщины должны непременно их хотеть?»[188]

Американская мода – если это можно было назвать таким словом – ни в