Когда женщины правили Пятой авеню. Гламур и власть на заре американской моды - Джули Сэтоу

молча вносит свой вклад ради сохранения сердца семьи и родного очага, за который сражаются их мужчины»[211]. Каждая из огромных витрин, смотрящих на Пятую авеню, была оформлена по-своему – тут манекены занимаются уборкой, тут – чинят одежду, делают заготовки. У Дороти эта идея родилась на одном из обедов, из рассказа сидевшей рядом с ней женщины, которая, пока муж на войне, полностью поглощена тремя маленькими детьми – из-за недостатка времени она не смогла пойти работать на военный завод.

* * *

Вторая мировая война – как в свое время и Первая – изменила гендерный состав рабочей силы. Мужчин снова призвали на фронт, а женщины заняли рабочие места, прежде для них недоступные. В период между 1940-м и 1945-м число занятых на производстве мужчин сократилось на 9 млн, а число женщин – на 7 млн выросло[212]. Это было время прославившейся на весь мир «Клепальщицы Рози» с ее красной банданой и бицепсом. Военная комиссия по человеческим ресурсам набирала работниц на оборонные фабрики, а федеральное правительство понизило возрастной ценз для рабочих с 18 до 16 лет. Многие женщины пошли к станкам, а специалистки с университетскими дипломами массово устраивались служащими в офисы, учительницами, медсестрами, соцработниками. Ревущие из радиоточек и бесконечно копируемые в газетах патриотические тексты убеждали, насколько важно остановить Гитлера, – ведь если его не остановят, женщину вновь отправят на кухню или – согласно пропаганде в более фривольных СМИ – сделают из нее «секс-рабыню».

Многие универмаги встретили те годы в состоянии нестабильности – не успев толком оправиться от Депрессии, они столкнулись с реалиями военной экономики. Сокращали штат, закрывали дорогие чайные комнаты, открывая вместо них обеденные стойки, увеличивали кредиты для малоимущих покупателей – все лишь бы нарастить продажи. В 1939 году, когда День благодарения выпал на самый конец месяца, развернулась целая кампания, дабы убедить Рузвельта официально перенести праздник на четвертый четверг ноября, поскольку это продлило бы доходный для универмагов рождественский сезон. Президент поддался на уговоры, вымостив тем самым дорогу сегодняшним шоппинговым «черным пятницам»[213].

Несмотря на постоянные сокращения штата, вакансии в универмагах порой все же появлялись, но найти подходящих людей было очень сложно, поскольку женщин больше привлекали хорошие зарплаты в растущей как на дрожжах оборонной промышленности.

Вакансии возникали из-за двух одинаково важных факторов – военный призыв и широкая доступность рабочих мест с хорошей зарплатой. Их наличие открывало новые возможности для соискателей-афроамериканцев обоего пола. До войны большинство крупных универмагов ставили чернокожих работников на низкооплачиваемые должности – учет товаров на складе или уборка помещений. Очень редко бывало, чтобы у универмага был чернокожий владелец (один из немногочисленных примеров – «Сент-Люк Эмпориум» в Ричмонде, Виргиния) или чтобы белые владельцы ставили афроамериканцев на заметные посты – как, скажем, в чикагском «Саут Сентер», где основную часть постоянных клиентов составляли чернокожие покупатели. Владельцы «Саут Сентер», братья Гарри и Луис Энглстайн, в первый же год работы магазина, в 1928-м, назначили заведующим по эксплуатации здания Ричарда Ли Джонса, который стал единственным на тот момент в США афроамериканцем, занимающим столь высокий пост в крупном универмаге. В 1939-м Джонс вошел в состав совета директоров компании.

Следует также упомянуть движение «Не покупай там, где не можешь работать». В зачаточном состоянии оно появилось еще в 1919 году, постепенно расширяясь в 20-е годы и позднее, во времена Депрессии. Его участники бойкотировали магазины, проводившие расистскую кадровую политику, и убеждали покупателей поступать так же[214].

Но в 40-е, когда у универмагов возникли трудности с наймом белых мужчин и женщин, некоторые из них стали назначать афроамериканцев на более заметные должности. «Лорд энд Тейлор» был в этом ряду одним из первых, приняв на работу в 1942 году четырех чернокожих продавщиц. В их числе была Руби Харрис, которую поставили на ответственный первый этаж продавать аксессуары для зонтов. «Увидев эту девушку, я едва не лишился дара речи, – написал Ричард Дайер, журналист из газеты “Афро-Американ”. – Она как две капли воды похожа на пленительную киноактрису и певицу Лену Хорн. Юная, хорошенькая, с обворожительной улыбкой. Я сразу понял, почему ее все так любят»[215].

К 1947 году афроамериканки работали уже в 14 крупнейших нью-йоркских универмагах[216]. Но в абсолютных цифрах их общее число оставалось довольно скромным. Из трех тысяч работников «Лорд энд Тейлор» лишь 135 были чернокожими. Причем универмаг ввел специальную расовую квоту – пусть и неофициальную, но все же. «Мне представляется справедливым, если человека принимают на работу по его квалификации, а не по цвету кожи… хотя, разумеется, с некоторыми ограничениями, – сказал Ричарду Дайеру один из топ-менеджеров. – Вполне естественно, что мы не хотим наводнять свой магазин цветными людьми, даже самыми квалифицированными»[217].

* * *

Пока тянулась Вторая мировая война, универмаги и модные издания все больше проникались «Американским обликом» Дороти. Вместе с тем крепли и позиции американских модельеров, благодаря возросшему во время войны патриотизму, а также из экономической целесообразности развивать отечественную швейную индустрию. В мае 1945 года журнал «Лайф» опубликовал многополосный, щедро проиллюстрированный фотографиями материал под названием «Что такое “Американский облик”?» Текст включал в себя интервью с Дороти, которая сказала, что это – «тот самый тип американской фигуры – длинные ноги, широкие плечи, тонкая талия, высокая грудь»[218]. Но «гвоздем» публикации были, несомненно, фотографии, размещенные по бокам вдоль интервью – по всей видимости, они должны были отражать саму суть этой эстетики – атлетичные и естественные модели, беззаботно позирующие на велосипеде в коротких шортах, или модели секретарского вида – в очках, с блокнотом в руке.

Армейский персонал, дислоцированный в далеких местах – от Тихоокеанского театра войны до Чехословакии, – изголодался как раз по такому «типично американскому корму», и отчаянно мечтавшие пообщаться с этими моделями солдаты завалили Дороти письмами. «Как насчет сделать одолжение одному из своих галантных, мужественных соотечественников в форме?!! – умолял ее некий морпех Уэлби Вуд, чьим объектом желаний стала цветущая модель 20 с лишним лет в кокетливой шляпке и с широкой улыбкой. – Пусть даже это немного не по делу. Пришлите мне имя и адрес, чтобы я смог ее разыскать, когда вернусь». Он был одним из многих десятков тоскующих по дому солдат-поклонников, писавших Дороти после той публикации. Лоренс Демарест, энсин[219] из Резерва ВМС, вздыхал по той же модели: «Мы насмотрелись на этих вырезанных из журналов девушек, и лично я от них устал». Ему хотелось подружку приземленную, основательную, и именно эта модель казалась ему похожей «на одну из тех девчонок с твоей последней пляжной вечеринки, или на твою пару в колледже на давнем, но незабвенном выпускном, или на ту,