Когда женщины правили Пятой авеню. Гламур и власть на заре американской моды - Джули Сэтоу

Через несколько месяцев после статьи в «Лайф» головная компания магазина «Лорд энд Тейлор», холдинг, чей совет директоров целиком состоял из мужчин, снова повысил Дороти – на сей раз ее назначили президентом универмага. К этому давно шло, и решение приняли бы гораздо быстрее, будь Дороти мужчиной. Как бы то ни было, впервые за всю 109-летнюю историю «Лорд энд Тейлор» его возглавила женщина. Кроме того, не исключено, что Дороти стала еще и женщиной с самой высокой на тот момент зарплатой в Америке – 110 тыс. долларов в год (1,65 млн в сегодняшних ценах), хотя ее предшественник на этом посту все равно получал на 400 сегодняшних тысяч больше[221]. В новой статье о Дороти в «Лайф» вместо длинноногих красоток с белозубыми улыбками ведущее место заняло ее фото: в своем обычном темном, консервативном костюме она сидит за столом под громким заголовком – «Бизнес-леди № 1».

Мода – шпинат

Летом 1925 года свежеиспеченная выпускница Вассара[222] Элизабет Хоуз – за много лет до того, как Дороти включила ее в число первых модельеров, продвигаемых универмагом «Лорд энд Тейлор» в рамках кампании «Американский облик», приехала в Париж. На тот момент Хоуз была совсем неопытным новичком и с готовностью впитывала все, что касается мира французской моды. Тем утром она пришла на Фобур-Сент-Оноре, где ей предстояло работать в типичном парижском «копировальном ателье». Изготовление копий чужих фасонов процветало тогда не только на Седьмой авеню, оно считалось и бичом Парижа, где на мощенных булыжником боковых улочках было полным-полно мелких швейных мастерских, предлагавших «бюджетные» версии платьев от-кутюр.

В ателье, куда явилась Элизабет, делами заправляла миниатюрная мадам Доре, ушлая бизнес-леди, несказанно гордившаяся тем, что изготавливает подделку только в случае, если у нее в гардеробе имеется оригинал. Элизабет потянула на себя тяжелую, окаймленную камнем дверь, пересекла темный неприбранный подъезд и, поднявшись по винтовой лестнице, подошла к двери с фамилией хозяйки на большой медной табличке прописными буквами – DORET. Рядом висел гонг, но дверь стояла открытой, ее запирали, лишь если ждали, что вот-вот нагрянет полиция, ведь этот бизнес считался противозаконным. Копии мадам Доре могли купить только проверенные клиентки, те, за кого поручились уже испытанные люди. Если на пороге появлялась неизвестная женщина, ей показывали несколько простеньких собственных фасонов, скроенных на скорую руку, – они служили легальным прикрытием. А клиенток, заслуживших доверие, приглашали в небольшой салон, где демонстрировали доступные для копирования образцы высокой моды – костюм от Ланвен или платье от Вионне. Большинство образцов были незаконченными заказами в процессе изготовления, и клиентке предстояло сделать свой выбор, основываясь на этих полуфабрикатах или на набросках того или иного фасона.

Подделки мадам Доре были почти безупречны – материал, цветовая гамма, декор, все в точности повторяло оригиналы. Проработав в «копировальном ателье» несколько месяцев, Элизабет досконально изучила, как это все функционирует. «Я постепенно заслужила доверие и сделалась соучастницей их воровского бизнеса»[223], – написала она в книге воспоминаний под названием «Мода – это шпинат. Как победить ее рэкет». (Название книги отсылает к популярной в 1928 году карикатуре из «Нью-Йоркера». На рисунке девочка за обеденным столом недовольно смотрит в тарелку. «Это брокколи[224], милая», – говорит мать умоляющим тоном. «А по мне так это шпинат[225], – отвечает ребенок. – Так что ну его к чертям!»[226])

Оригиналы, которыми пользовалась мадам Доре, порой приобретались вполне легально, этим занимались ее подручные, включая Элизабет, которые, исполняя роль клиенток, заказывали платья у знаменитых кутюрье. Иногда оригиналы предоставляли постоянные клиентки, чей гардероб состоял в равной мере из подлинников и подделок, взамен они получали скидку при заказе очередной копии. Источником оригиналов также служили любовницы известных модельеров, и одна из них была в числе лучших поставщиц. Поскольку приток новых моделей происходил непрерывно, сама мадам Доре делала на этом левый бизнес, сдавая их напрокат коллегам из других таких же мастерских.

И наконец, еще один важный поставщик: американские закупщики. Отправляясь во Францию по заказу фабрик или универмагов, они прибегали к помощи своих местных коллег, закупщиков-«резидентов»: те доставали билеты на модные показы, обеспечивали доступ на разные мероприятия, содействовали организации транспортировки товара в Америку. Элизабет как-то раз лично участвовала в одном из трюков, где фигурировали местный «резидент», бобровая шуба и несколько платьев от Шанель. Мадам Доре тесно дружила с мадам Эллис, американкой, уже много лет работавшей в фирме парижского закупщика. «В свои примерно пятьдесят пять она обладала более чем привлекательной внешностью и острым умом, – писала Элизабет. – А если ума на что-то не хватало, она компенсировала недостачу опытом». Однажды мадам Доре попросила Элизабет надеть бобровую шубу и отправила ее в офис мадам Эллис. «В Париже меховую шубу на рабочем человеке можно увидеть нечасто. Как оказалось, моя обладала особой ценностью». В кабинете, кроме мадам Эллис, никого не было, она сидела среди огромной груды коробок от Шанель. «Мы поспешно вскрыли коробки и вытряхнули платья из их шелковистых бумажных оберток», – вспоминала Элизабет.

– Засунь их под шубу, – поторапливала мадам Эллис, – и верни как можно скорее[227].

Элизабет в раздувшейся от добычи шубе стремглав бросилась вниз по лестнице, запрыгнула в такси, вбежала через черную лестницу в ателье и выгрузила трофеи на пол кладовки мадам Доре. «Швеи уже разошлись по домам. Но закройщицы ждали. Они схватили платья и тщательно, один в один, скопировали выкройки, пока я делала наброски. Мадам Доре с еще большей тщательностью изучила каждый шнурок, сделала пометки на местах для пуговиц, местах для поясов, отрезала по крошечному кусочку ткани со швов и еще раз просмотрела результат работы». Когда все было готово, «у нас появилось шесть или семь новых “шанелей”». Элизабет запихнула платья обратно под шубу, поймала на улице такси и помчалась к поджидающей ее мадам Эллис. Закупщица аккуратно упаковала платья в ту же бумагу, уложила их в коробки, «и отправились они себе в Нью-Йорк по морям, по волнам»[228].

Карьера Элизабет как художницы по контрафакту на этом не завершилась. После недолгой «стажировки» у мадам Доре она подрядилась делать наброски для одного американского фабриканта. «В те годы, когда я работала в Париже, – писала она, – служебные обязанности американских закупщиков были крайне просты. Если занимаешься закупкой дорогих французских фасонов для их массового производства в Штатах, то ты тащишь все, что плохо лежит, а деньги платишь только там, где без этого не обойтись». «Практически у каждого крупного закупщика была своя художница, которую он брал с собой под видом ассистентки на