Когда женщины правили Пятой авеню. Гламур и власть на заре американской моды - Джули Сэтоу

и жили в Эванстоне, приличном пригороде Чикаго на берегу озера Мичиган – в среде, максимально далекой от мира высокой моды. Отец девочек, кровельщик Александр Гамильтон Штутц по прозвищу Задира, ушел от них, когда Джеральдина была еще подростком, и их мать Эстелла почти никогда о нем не говорила[250]. Набожная католичка, она до замужества служила в компании «Дюпон». «Я знаю, что у нее в подчинении было двенадцать человек, – рассказывала Джеральдина, – но больше мне ничего не известно. Сейчас мне ужасно жаль, что я никогда не расспрашивала мать о тех временах, когда она работала»[251]. Выйдя замуж, Эстелла ушла из «Дюпон». Но, столкнувшись с необходимостью поднимать дочерей в одиночку, устроилась к местному врачу отвечать на звонки. Она всегда держалась – и в этом Джеральдина пошла в мать – подчеркнуто достойно, обладала безупречными манерами, следила за собой. Каждое утро она перед работой облачалась в костюм, маникюр был неизменно аккуратен, волосы – идеально уложены. «У нее была выправка, словно к спине привязали шест», – вспоминает сегодня племянник Джеральдины Мэтью Хопкинс. «Бабушка была само совершенство, – добавляет его сестра Марта, – для своей работы она определенно одевалась чересчур нарядно»[252].

Эстелла копила, чтобы отправить Джеральдину с Кэрол на учебу в школу при монастыре Святой Схоластики, сравнительно недалеко от Эванстона. В старших классах Джеральдина хорошо успевала и проявила себя целеустремленной ученицей, добивающейся признания. Она активно участвовала в разных кружках и – как вспоминает одна из ее школьных подруг – «всегда и везде хотела быть президентом»[253]. Их класс оканчивал учебу в 1941-м, и в выпускном альбоме, за подготовку которого отвечала Джеральдина, одноклассницы рядом с ее фотографией приписали: «Ее энергичность выдает в ней лидера» и «Дипломат 41-го года». После выпуска она получила стипендию в чикагском женском католическом колледже Мундалайн, где планировала заниматься театральным искусством, чтобы потом отправиться в Нью-Йорк и выступать на Бродвее. Но, увидев, что ей достаются лишь мелкие роли, да и те нечасто, и будучи реалистом, Джеральдина решила переключиться на журналистику. Если Бродвей ей не светит, – рассуждала она, – то, может, новое занятие приведет на Манхэттен. Джеральдина многое переняла у матери – слабость к хорошей одежде, повышенное внимание к личным границам, – но консерватизм Эстеллы в это число не входил. Близко познакомившись с актерским и литературным ремеслом, Джеральдина отвернулась от своих католических корней, которые теперь считала вредной, подавляющей личность догмой.

Первая встреча Джеральдины с модной индустрией состоялась в 1945 году. На последнем курсе ей как президенту студсовета колледжа поручили организовать ежегодный благотворительный показ моды. Для этого она арендовала банкетный зал в одном отеле и как-то уговорила руководство универмага «Маршал Филдз» пожертвовать одежду. В роли моделей выступали студентки, а Джеральдина была не только в их числе, но ей предстояло еще и открывать шоу. Репетиция прошла без сучка без задоринки, участницы лихо вышагивали по подиуму в своих стильных нарядах. За несколько часов до начала гостиничные сотрудники пожелали, чтобы подиум сиял, и надраили его воском. Они хотели как лучше, но пол в результате сделался опасно скользким. Выходя к аудитории, Джеральдина не успела ступить и пары шагов, как потеряла равновесие и рухнула прямо на спину. «Я в нее буквально свалилась, – рассказывала она, имея в виду моду и свой первый опыт знакомства с ней. – Обведя глазами 500 застывших в ужасе зрительниц, я приняла верное решение. В этой ситуации можно было или разрыдаться, или расхохотаться, и я выбрала последнее»[254]. Невзирая на неудачный старт, Джеральдина начала подрабатывать моделью в «Маршал Филдз» и сделалась неизменной участницей модных показов универмага, представляя студенческую одежду.

Она буквально заболела модой и, с отличием окончив Мундалайн, влилась в многотысячную толпу студенток и выпускниц, которые, надеясь сделать карьеру в модной журналистике, отправили свои работы на Prix de Paris, ежегодный конкурс журнала «Вог», куда победительниц приглашали на заветную стажировку. В их числе в свое время была и юная Жаклин Ли Бувье[255]. При столь высокой конкуренции Джеральдина осталась без наград, но зато она попалась на глаза Мэри Кэмпбелл – будучи когда-то личным секретарем основателя «Конде Наст», она на тот момент возглавляла кадровое управление компании. Мэри попросила Джеральдину не пропадать из поля зрения.

Выпустившись из колледжа, Джеральдина устроилась в фильмотеку, которая подбирала и сдавала фильмы напрокат тем, кто хочет развлечь гостей на вечеринке. Выполняя один из первых своих заказов для какого-то пафосного раута, она остановила выбор на черной комедии 1937 года «Ничего святого» с Кэрол Ломбард в роли юной сумасбродки, которая притворяется, будто скоро умрет. Устроителю раута комедия показалась несмешной, и Джеральдину уволили. Но зато, благодаря этой строчке в резюме, она нашла работу в Нью-Йорке, получив место редактора отдела моды в группе журналов о кино. Проработав несколько недель на Манхэттене, Джеральдина вспомнила свою знакомую в «Конде Наст» – и вот она уже в «Гламуре» вживается в космополитический образ жизни, к которому так стремилась.

* * *

Работа в «Гламуре» свела Джеральдину с человеком, который станет для нее почти отцом. Макси Джармен возглавлял «Дженеско», крупный обувной конгломерат, созданный им на базе мелкой фирмы, доставшейся в наследство от отца. Рыжеватый, с неизменной дружелюбной улыбкой, Макси жил в Нэшвилле, вел службы для членов Южной баптистской конвенции[256], был убежденным республиканцем, состоял в обществе трезвости. Он был чужаком как на Седьмой авеню, в мире швейного производства, так и среди модных магазинов Мэдисон-авеню. Макси любил начинать собрания акционеров молитвой, а в годовых отчетах то и дело поминал Всевышнего. Джеральдине, которая в «Гламуре» специализировалась на обуви и аксессуарах, доводилось общаться с Макси довольно часто. Поскольку от католичества она отреклась, то запросто могла выпить с друзьями, с большим энтузиазмом курила и открыто разделяла взгляды либералов, но Макси ей нравился. Несмотря на огромную разницу во взглядах, они почти всегда находили общий язык, когда речь заходила о делах торговли.

Джеральдина работала в «Гламуре» уже седьмой год, приобретая все больший авторитет в отрасли, когда Макси вдруг сделал ей неожиданное предложение. Он купил обувную производственную фирму «И. Миллер» и хотел, чтобы Джеральдина заняла должность координатора по вопросам моды ее оптового подразделения. Джеральдина отнеслась к идее скептически – мол, у нее нет никакого коммерческого опыта. Макси настаивал, заверяя, что для успеха на новом поприще ей не потребуется ничего, кроме тех навыков, которые она успела отточить в «Гламуре». У него был талант интуитивно определять сильные стороны человека еще до того, как тот сам их увидит. «Зачем пытаться сделать людей сильнее там, где они слабы, – любил говаривать он, – если можно использовать силу, которая у них уже есть?»[257] Пытаясь заставить Джеральдину