Российский колокол №5-6 2021 - Коллектив авторов

и отрывистые злые фразы. А когда пришла пора надевать колготки, Кира почувствовала отчаяние. Ах, если бы она знала, каким уютным, родным и безопасным покажется ей маленькое детское отчаяние из-за тугих вертлявых колготок всего через год, она бы стиснула зубы и не стала плакать. Но она разрыдалась, потому что стрелка на часах неумолимо ползла к восьми, а колготки закручивались вокруг ноги, и ничего с этим нельзя было сделать.

Дина тянула её в школу за руку, холодный ветер бил в лицо, ноги было трудно переставлять из-за перекрученных, кое-как натянутых колготок, школьный рюкзак, невероятно тяжёлый, тянул назад, немилосердно давил на плечи. Кира хлюпала носом, слёзы текли по её щекам, а потом она разозлилась. Выдернула ладонь из Дининой руки и крикнула на всю улицу:

– Ну хватит! Перестань! Хватит меня дёргать!

Если бы Дина раскричалась на неё в ответ, кажется, ничего плохого бы никогда и не произошло, они просто стали бы ненавидеть друг друга и ненавидели бы, пока не разъехались, но Дина сказала совершенно спокойно, тоном взрослой, понимающей, как устроена жизнь, женщины:

– Ты же понимаешь, что я ничего вам не должна, да? Ничего. Я не обязана кормить тебя, вести тебя в школу – тем более что у меня пара начинается через пятнадцать минут, я уже опоздала. И если ты ещё раз позволишь себе говорить со мной в таком тоне, я уйду от вас, устроюсь на хорошую работу, сниму квартиру и буду жить, как мне хочется. А мама твоя работать не сможет, потому что сидеть с тобой будет некому. У вас закончатся деньги, тебя заберут в детский дом, а от голода твоя мама умрёт.

Кира открыла рот, чтобы крикнуть что-нибудь злое в ответ, но последние два слова, которым она, казалось, поначалу не придала значения, не желали уходить из её головы. Такие маленькие вначале, они росли, росли и очень быстро, за долю секунды, заняли всю голову и стали душить Киру изнутри. Она ничего не могла сказать, не могла дышать и почти ничего не видела. Мир погрузился в серую вату, и редкие предметы, которые всё ещё можно было рассмотреть сквозь неё, отодвинулись куда-то далеко. Кира смутно понимала, что в этих словах есть что-то неправильное, нелогичное, но они были так страшны, что парализовали её волю, лишили способности думать.

– Молчи и слушайся, если не хочешь, чтобы твоя мама умерла, – сказала Дина и протянула руку.

Кира вложила свою ладонь в её и побежала к школе. Она больше не чувствовала ни тяжёлого рюкзака, ни врезавшихся в её тело колготок, она только думала о том, что вдруг её мама уже умерла и ничего никогда не будет опять хорошо. Думала, не подозревая, насколько близка она к истине. Больше хорошо не было.

Мама вернулась через три дня, живая и неживая одновременно. Поездка, огромное напряжение физических и душевных сил, страх за занятые по знакомым деньги, за выбор товара, который мог оказаться неудачным, вытеснил всё остальное. Её глаза погасли, она не могла спать и улыбаться. Другие в поезде хохотали, грубо шутили, вкусно ели, были счастливы, оттого что возвращаются домой, а Алина не могла. Она думала, что, может быть, это всё только в первый раз, но и потом ничего не изменилось, просто этот мир был не для неё, он сдавливал Алину своими челюстями, сдавливал до тех пор, пока не сумел раскусить и разжевать, но это было позже. А пока она просто приехала уставшая и опустошённая, встревоженная тем, что всё купленное теперь нужно будет кому-то продать.

Кира бросилась к ней и стиснула руками, стиснула сильно, чтобы убедиться, что мама живая, настоящая, материальная. Алина рассеянно потрепала дочь по голове и изменившейся походкой прошаркала в большую комнату.

Кира весь день просидела рядом с ней, прислонялась виском, тихонько трогала рукой. Вечером не выдержала и попросила:

– Мамочка, не уезжай больше, пожалуйста. Мне без тебя плохо.

– Не говори ерунды, – тускло ответила Алина. – Как же мы будем жить?

– Мы умрём, если ты не поедешь?

– Да уж, умрём. Это точно, – ответила Алина, и на Киру снова надвинулся туман. Слова «мама умрёт» были подтверждены, закреплены, они вросли и стали частью Кириной плоти, червём, выгрызавшим её изнутри.

Кира заплакала.

– Ну не плачь, – сказала Алина и сморщила нос, движение получилось брезгливым.

Дина появилась в дверях, остановилась, небрежно прислонившись плечом к косяку:

– Жалуется? Алин, ты скажи ей, чтобы ныла поменьше. Всем трудно. Она уже не маленькая. А я тоже учусь, между прочим. У меня времени нет на все эти сопли.

Алина посмотрела на сестру и виновато пригнула голову:

– Кира, слушайся Дину. Всем трудно.

С каждым разом Алина словно уезжала всё дальше и дальше, и вернуться ей было всё сложнее и сложнее. Челночная жизнь выжимала из неё все соки, она была так не по мерке ей, так унизительно тяжела, что ни на что другое сил уже не оставалось. Все эти поезда, этот Черкизовский рынок, эти баулы словно стали сложной системой сосудов, по которой жизнь Алины передавалась Дине. Та становилась всё жёстче, всё увереннее в себе, всё сильнее. Алине не хватило Одиссеевской мудрости, чтобы проскочить между Сциллой и Харибдой, пусть с потерями, но проскочить. Кира давно была предоставлена самой себе: ходила в школу, грела обеды, даже готовила что-то сама с грехом пополам. С учёбой было хуже, потому что сгущавшийся туман окутывал её голову всё плотнее. В любом замечании, в резкой интонации она слышала Дину, её слова, которые день ото дня становились всё обиднее и жёстче, в любом резком жесте видела её угрожающие движения, которые сначала превратились в пощёчины, а потом – в удары.

Дина внушала чувство вины не только Кире, но и Алине, делала это виртуозно, незаметно, наполняла души своих близких лернейским ядом. Алина не могла смотреть сестре в глаза: она зарабатывала мало и мало бывала дома, и выходило так, что на Дину падает всё хозяйство и воспитание племянницы, и училась она на отлично, чтобы получать повышенную стипендию, и где-то всё время добывала какие-то дополнительные деньги.

Если бы у Алины было время остановиться, выдохнуть, посмотреть на то, что происходит, она поняла бы, что они вдвоём с дочерью давно уже живут сами по себе и можно расходиться, можно оставлять Киру одну – и ей так будет спокойнее и безопаснее. Но Алина попала в какую-то безнадёжную колею, тащила свой неподъёмный груз вперёд и вперёд и не могла поднять уставшей головы и увидеть, что рядом