Блатной: Блатной. Таежный бродяга. Рыжий дьявол - Михаил Дёмин

Катя тоже в разговор не вмешивалась – с аппетитом ела, пила. Затем закурила. И улыбнулась мне, щуря глаза от дыма:

– Вот так они всегда. Один оптимист, фантазер, романтик. Другой скептик, пессимист.

В этот момент к нам подошел коренастый, приземистый парень в кожаной куртке – шофер отряда. Он живо присел к столу, выплеснул в стакан остатки водки из бутылки. И тронул за плечо Антона:

– Эй, пессимист, подвинь-ка мне салат.

– Да какой я к черту пессимист? – дернулся Антон. – Что за манера навешивать ярлыки? Просто я не люблю пустого фантазерства.

– Ладно, остынь, – пробормотал шофер примирительно, – шуток, что ли, не понимаешь? – Он выпил, отдулся. И, помаргивая, оглядел собравшихся. – А знаете, ребята, какая разница между оптимистом и пессимистом?

– Тут много вариантов… – заговорил Антон.

Но Гринберг перебил его:

– Давай, Митя! Выкладывай!

– Пессимист считает, что все женщины бл…и. А оптимист только на это и рассчитывает.

– Здорово! – смеясь, воскликнула Катя. – Самый остроумный ответ. – Потом она повернулась ко мне, отбросила со лба непослушную прядку: – Ну а ты, – спросила она, – ты вообще-то кто по натуре?

И я ответил, посмотрев на нее долгим взглядом:

– Конечно же оптимист!

Глава 17

Дороги Тувы

Отряд покинул город на следующее утро. В распоряжении исследователей был небольшой грузовичок с кузовом, крытый брезентом. Там уселись Осип, Антон и я. Катя поместилась рядом с шофером. И машина покатила, увязая в густой, весенней, непролазной грязи.

Настоящих дорог в современном понимании в Туве почти еще не было. На всю республику имелся тогда, в 1956 году, лишь один Усинский тракт, связывающий Сибирь с Монголией. Но он проходил восточнее и был нам ни к чему. А на нашем юго-западном направлении встречались только старые караванные тропы да глухие проселки.

Однако современная техника начала уже вторгаться в Туву, это подтверждалось обилием всякого мусора… Повсюду на обочинах валялись автомобильные покрышки, какие-то детали моторов. А иногда и целые составы погибших грузовиков и автобусов.

– У здешних водителей, – сказал шофер Митя, – как и у минеров, участь одна… Они могут ошибиться один только раз! И если уж сплоховал – кранты. Помощи тут ждать не от кого. И неоткуда. Я знаю случаи, когда ребята застревали здесь зимой и только потом, спустя несколько месяцев, отыскивали их черепа.

– А затем какие-нибудь энтузиасты, – подхватил Антон, – изучив эти черепа, создавали оригинальные теории.

– Это на кого же ты намекаешь? – спросил Гринберг.

И сейчас же они заспорили.

Они всегда спорили. По любому поводу. И внешне тоже были совершенно несхожими, разными. Причем самое забавное заключалось в том, что «пессимист» Овчаренко был рослым, спортивным, розовощеким парнем, с чистыми голубыми глазами и кудрявой «стильной» бородкой. А в «романтиках» ходил маленький, сутулый, длинноносый Гринберг, похожий в профиль на ворона. Они словно бы поменялись ролями, каждый взял себе чужое амплуа… А впрочем, это не мешало им крепко дружить. Они были неразлучны, два этих антипода! И вот так – споря и перебраниваясь, ездили вместе уже третий год.

Что же касается Кати, то она была еще студенткой, писала дипломную работу о вымерших тюркских языках. И в экспедицию прикатила вместе с мужем – антропологом Сергеем Новиковым.

Дипломная эта работа как раз и загнала ее в Тоджинский район. Там сохранились кое-какие надписи орхоно-енисейского периода. Но вообще-то научные проблемы интересовали ее мало… И когда я спросил Катю: «Какова же твоя специальность?» – она ответила, поигрывая бровью: «Женщина!»

Ну что ж. Такая специальность тоже существует. И Катя, как я убедился вскоре, была в этой области мастерицей.

Как-то раз на ночной стоянке, после ужина она шепнула мне:

– Хочешь, пойдем побродим вон в тот лесок? Почитаешь стихи.

Я согласился. И она добавила, тряхнув челочкой:

– Только чтоб тихо… Дождись, когда все уснут.

Спустя часа два мы уже пробирались с ней сквозь сырые темные заросли. Шуршал под ногами непросохший хворост, хлюпала грязь. Глухо вскрикивала ночная неведомая птица. Катя вздрагивала и прижималась ко мне, и глаза ее в лунном свете мерцали маняще и плотоядно. Я сказал, поеживаясь:

– Холодно, неуютно… Какие уж тут стихи!

– Это верно, – усмехнулась она, – стихи потом. Давай-ка займемся делом.

– Но где? – озираясь, спросил я. – И как? Такая сырость…

– Ничего, – мигнула она, – давай! Прямо здесь!

Да, она оказалась большой специалисткой! Она умела устраиваться в любых условиях, в самых неудобных местах. Причем все она делала азартно, с ненасытной жадностью и в то же время деловито и ловко.

– Откуда у тебя, крошка, такая выучка? – поинтересовался я затем. – Ты тут прямо доктор наук.

– А что, разве плохо? – лениво отозвалась Катя. – Это современный стиль. Я вижу, ты отстал здесь, в глуши, от цивилизации… Мы, новое поколение, все можем и все знаем! Любви, дружочек, нет, есть просто секс. Есть удовольствие. Удовольствие – главное. И надо уметь его получать… Или давать… Вот смотри, как я еще умею!

И она продемонстрировала, как она еще умеет. А потом мы побрели обратно в лагерь. Я шел усталый, расслабленный и какой-то опустошенный. Она словно бы выпила из меня все соки. И ничего не дала взамен – ни нежности, ни тепла.

Простилась она со мной без сантиментов, как будто ничего меж нами и не было! И я подумал с невольным вздохом: н-да, новое поколение… Действительно, я сильно от него отстал. Что же такое теперь там творится, в цивилизованном мире?

С этими мыслями я забрался под брезентовую крышу кузова к ребятам. Мужчины ночевали здесь все вместе, а Катя одна в кабине. И тотчас же Антон, приподнявшись на локтях, спросил деловито:

– Ты где же бродишь?

– Да с Катькой был, – ответил я, разуваясь.

– Ну и что?

– Да ничего. Она вообще-то деваха приятная, сладкая – как банка из-под меда. Но очень уж деловая какая-то…

– Слушай, – перебил он меня, – ты о чем тут лопочешь? А ну, замолчи!

Я умолк растерянно. А он, закуривая, продолжал уже более спокойным голосом:

– По идее, я должен был бы встать и набить тебе морду. Понимаешь?

– Нет… за что? Ведь она же не твоя жена!

– Она жена нашего товарища по работе. А ты – посторонний. И унижаешь сейчас и его и всех нас…

– Ну, не такой уж я и посторонний, – пробормотал я, – но все равно… Что я могу возразить? Если надо – бей! Наверное, ты прав.

– Но бить я тебя тоже не хочу.

– Так что же ты хочешь?

– Чтоб ты заткнулся! И никогда не смей при нас