Записки. Из истории российского внешнеполитического ведомства, 1914—1920 гг. В 2-х кн.— Кн. 2. - Георгий Николаевич Михайловский

в начале июня я был чрезвычайно удивлён, когда один из самых видных членов комитета ОСМИДа, отсутствовавший с декабря по май, М.М. Гирс, бывший помощник В.И. Некрасова, начальника Среднеазиатского отдела, пришёл на квартиру моих родственников, у которых я жил, и завёл совершенно «конфиденциальный» разговор о возможной «реконструкции дипломатического ведомства». Тема разговора меня крайне удивила, так как это была эпоха расцвета весьма дружеских отношений Мирбаха с большевиками. Правда, брезжила уже надежда на поражение немцев, но германская армия была ещё далеко не сломлена.

Гирс самым таинственным образом сказал мне, что есть надежда на быстрое свержение большевиков в силу «радикальной международной перемены». На мой вопрос, не говорит ли он о возможной победе союзников, Гирс ответил «нет». Но он решительно протестовал против всякой «ориентации». «Ни союзники, ни немцы, а Россия — вот наша программа», — закончил он. Ввиду антантофильской ориентации комитета ОСМИДа такое заявление было молчаливым приглашением в случае чего перейти и к германской ориентации. Я не стал углублять этот вопрос, зная, что наша линия поведения зависит не от Гирса, а от комитета, чьё настроение было мне известно в точности. Что меня интересовало, так это «возможность реконструкции ведомства».

Между тем Гирс вынул списки служащих министерства и начал составлять отделы и департаменты. В течение часа на большом листе белой бумаги был восстановлен весь механизм дипломатического ведомства. Гирс был в это время заместителем князя Голицына по председательствованию в комитете ОСМИДа, а я продолжал оставаться секретарём ОСМИДа, так что наш разговор имел характер совещания президиума. Любопытно, что, если бы в это время, в июне 1918 г., произошёл переворот, не только наше дипломатическое ведомство могло бы быть восстановлено полностью, но и все остальные министерства. Так мне сказал Гирс, заявив, что в ЦК Союза союзов, который я перестал посещать уже месяца полтора за абсолютной бесполезностью, произвёл «пробную мобилизацию» и она дала блестящие результаты. Почти весь командный состав чиновничества ещё оставался в Петрограде, и начиная от кандидатов в министры, товарищи министра, директора департамента вплоть до столоначальников — все правительственные институты могли быть восстановлены и начать работу без всякого ущерба для дела.

Уже через год, когда я ненадолго приехал в Петроград, налицо были радикальные изменения, и «пробная мобилизация», если бы кто-нибудь захотел её произвести, наверное, кончилась бы неудачей. Само собой разумеется, мы не касались вопроса о министре, но товарищем министра должен был остаться Нератов, а вместо уехавшего Петряева мы говорили о Нольде. Ввиду «измены» Доливо-Добровольского на мою долю выпадало при этом не только исполнение обязанностей юрисконсульта министерства, но и руководство всеми отделами Правового департамента также и по консульско-административной части на правах управляющего департаментом.

Составив подробный проект всего штата дипломатического ведомства, сообразуясь с наличием на местах тех или иных чиновников и удостоверясь в возможности немедленно «стать на работу», я за чашкой чая разузнал о деятельности ЦК Союза союзов, который считал тогда уже потерявшим значение. По словам Гирса, добросовестно наблюдавшего его за последние два месяца, там до сих пор продолжалась ликвидация саботажа, который всё никак не удавалось ликвидировать, потому что большевики проводили в ведомства своих людей, недоверчиво относившихся к кадровому чиновничеству. В связи с переездом в Москву многим главарям саботажного движения удалось незаметно укрыться и приспособиться к новому порядку вещей. В то же время происходили бестолковые трения с партийными комиссарами, в чём-то подозревавшими чиновников и старавшимися их так рассадить, чтобы они не попали на старые места, причём часто происходили курьёзы, так как большевики не считались со специальностью и сами впоследствии попадали впросак.

Помимо этой «ликвидационной» деятельности ЦК Союза союзов, потеряв прежнее значение генерального штаба антибольшевистского движения, каким он был в первые дни Октябрьской революции, оставался информационным центром, причём там же был узел всевозможных, иногда сенсационных, слухов о близости свержения большевиков и т.п. Как я ни старался узнать от Гирса причину неожиданной «пробной мобилизации» ЦК Союза союзов, а также не оправдываемого обстановкой оптимизма в отношении близости какого-то переворота, я так и не смог этого сделать. Думаю, что и сам Гирс этого не знал, а может быть, ЦК Союза союзов был сознательно введён кем-то в заблуждение.

Через несколько дней после этого многозначительного визита ко мне председателя комитета ОСМИДа я получил от него приглашение на заседание комитета с припиской: «Ваше присутствие как секретаря Общества служащих министерства абсолютно необходимо». Приписка объясняется тем, что из-за отсутствия существенных вопросов я в последнее время перестал посещать комитет. Конечно, я пошёл, так как мне хотелось выяснить причину внезапных планов «реконструкции ведомства». На этом заседании комитета, на котором присутствовали помимо его членов и начальники некоторых отделов, М.М. Гирс сделал доклад о «пробной мобилизации» и, сохраняя ту же сдержанность, что и в разговоре со мной, предложил выработанную нами схему «восстановления центрального управления дипломатического ведомства». Гирс был выслушан с величайшим вниманием, и наши чиновники с интересом стали рассматривать схему, возбуждённые этим проблеском надежды.

Наш план, несмотря на свою фантастичность, взволновал их необыкновенно. Само собой разумеется, Гирсу задали вопросы, на каком основании производится такая «пробная мобилизация», нет ли здесь «большевистского манёвра, чтобы лишний раз ложными надеждами обмануть чиновников дипломатического ведомства». Гирс улыбнулся, но в ответ заявил, что у него имеется предложение от большевиков о занятии минимум 10 мест в берлинском большевистском посольстве Иоффе, через третьих лиц обратившегося в комитет ОСМИДа, о котором он уже был достаточно хорошо осведомлён. Это предложение, как сообщил Гирс, было первым предложением со стороны большевиков, и при том направленным прямо в комитет, а не отдельным лицам. Гирс сообщил, что вообще это предложение нельзя рассматривать как изолированный шаг, и если наши чиновники захотят служить в центральном управлении ведомства, то они, конечно, всегда и сейчас же могут устроиться, причём если они предпочитают вести переговоры не по отдельности, а через комитет ОСМИДа, то большевики согласны и на такое «возвращение оптом».

Для большей точности Гирс добавил, что те из чиновников, которые поедут к Иоффе, могут рассчитывать на самые высокие посты, вплоть до советника посольства и секретарей, так как в отношении дипломатического персонала Иоффе получил от Чичерина carte blanche. Вновь поступившие чиновники снова зачислялись на государственную службу с зачётом прежней службы, правом на пенсию и т.д., причём, конечно, ни о каком мщении за прежний саботаж не могло быть и речи. Гирс сказал, что это «первое серьёзное предложение большевиков», и просил высказаться.

Сколь выгодным и соблазнительным ни казалось такое предложение, в комитете не нашлось ни одного