Записки. Из истории российского внешнеполитического ведомства, 1914—1920 гг. В 2-х кн.— Кн. 2. - Георгий Николаевич Михайловский

войны. Брест-Литовский мир означал победу Германии на Восточном фронте, но ведь оставался фронт Западный. Наша международно-политическая ориентация на союзников могла оправдаться победой их на Западном фронте, а тогда и Брест-Литовский мир мог оказаться иллюзорным. Но при такой нашей позиции мы, чиновники прежнего Министерства иностранных дел, которое с 1914 г. связало свою судьбу с судьбой союзников, в тот момент были во всяком случае обречены на бездействие.

Так мы и смотрели на себя, предоставив всё течению событий. Правда, на нас с двух сторон производили нажим, пытаясь вывести нас из состояния намеренного квиетизма. Такой нажим шёл, во-первых, со стороны германофилов во главе с бароном Нольде, во-вторых — со стороны большевиков, которые хотели привлечь нас на советскую дипломатическую службу. Попытка Нольде заслуживает особенного внимания, так как он по своему прежнему положению был, с одной стороны, «свой человек», а с другой — оставался в глазах многих при благоприятной обстановке кандидатом в министры иностранных дел.

Нольде, с которым я находился ввиду наших прежних отношений в самом тесном общении, занимал позицию, враждебную большевикам, открыто издеваясь над ними в петроградской печати. В рецензии на книгу Каменева о брест-литовских переговорах он называл всю их шумную рекламно-агитационную революционную деятельность и широковещательные пацифистские лозунги «дребеденью». «Не дребеденью» Нольде называл только уступки немцам за счёт России и здесь опять-таки издевался над невежеством большевиков, «продешевивших» на переговорах с немцами. Но в то же время Нольде находил правильным, что большевики пошли на переговоры, и считал окончание войны не преждевременным, как мы все, а запоздавшим. Здесь, конечно, Нольде впадал в противоречие с самим собой: какое, в самом деле, имело значение — кончить войну в августе 1917 г. или в конце октября, а между тем только в августе сам Нольде пришёл к мысли о необходимости сепаратного мира с Германией. До этого вся его деятельность, всегда не лишённая германофильского оттенка, всё же была официально лояльной в отношении союзников.

Нольде признавал, таким образом, правильной международно-политическую программу большевиков в самом основном вопросе, его критика была более технического характера: большевики-де невежды в дипломатическом искусстве и потому в подробностях «нагаффировали»[11]. Брест-Литовский мир, по его мнению, был просто «продиктован» немцами, и никакого «сговора» не было, потому что большевики занялись «мировой социальной революцией» и прочей «дребеденью». Таковы были не раз высказывавшиеся мне взгляды Нольде. Но что для меня было совершенной неожиданностью и с чем я никак не мог согласиться, так это признание Нольде, что по объективной обстановке немцы могли нам продиктовать ещё более жестокий мир, чем Брест-Литовский.

Таково было твёрдое убеждение Нольде, и объяснялось оно исключительно переоценкой Германии и её сил, что вообще было всегда для него характерно. Когда я говорил ему, что ведь война ещё далеко не кончена, что ресурсы союзников неистощимы, если принять во внимание Североамериканские Соединённые Штаты, Нольде махал руками и отвечал: «Иллюзии». В лучшем случае он допускал, что на Западе будет признан с обеих сторон status quo ante bellum, разгром же Германии он ни за что не хотел признать возможным. Нольде был не из тех людей, которые, изобретя ту или иную внешнедипломатическую формулу, на этом успокаиваются (в этом отношении он расходился с П.Н. Милюковым и частенько его высмеивал, говоря, что для последнего самое главное «найти формулу», а остальное безразлично).

Отношение к Брест-Литовскому миру

Вскоре после подписания Брест-Литовского мира Нольде разослал целому ряду общественных деятелей и бюрократов приглашение на заседание комиссии по Брест-Литовскому миру при съезде торгово-промышленников на Литейном проспекте. Председателем комиссии был сам Нольде, членами — крупные чиновники разных ведомств. Среди присутствующих находились и бывший министр иностранных дел Н.Н. Покровский, и С.И. Веселаго, юрисконсульт Министерства юстиции, и ряд видных и знающих бюрократов. Из нашего ведомства Нольде пригласил Г.А. Козакова, кстати сказать, своего большого друга, В.А. Сабанина, своего энергичного помощника по II Департаменту (Консульскому), который потом перешёл к большевикам, и меня.

Заседание началось с подробного анализа Брест-Литовского мира. В самом начале доклада Нольде предупредил, что собранные им чиновники и общественные деятели приглашены «без всякой практической цели» и что само рассмотрение Брест-Литовского мира имеет более характер «упражнения», а не изучения с определёнными заданиями. Эти вводные, как бы оправдательные слова соответствовали действительности, все собравшиеся, несмотря на видные должности и положение в государственном аппарате ещё в самое недавнее время, теперь были лишены возможности оказывать какое было то ни было практическое влияние на события. Интерес собрания заключался больше в уяснении значения большевистского Брест-Литовского акта для России. С этой точки зрения собрание было, несомненно, компетентно и имело определённый политический смысл, принимая во внимание присутствие последнего министра иностранных дел при царском режиме Н.Н. Покровского, известного своими антантофильскими взглядами.

Нольде приступил к краткой истории брест-литовских переговоров, указал на подписанные большевистскими агентами пять экземпляров, в которых существовали разночтения. Отсюда позже, когда от подписания пришлось перейти к исполнению подписанного, возникли недоразумения. Немцы заставили подписать пять экземпляров для надёжности (а вдруг два-три экземпляра у большевиков «случайно» пропадут), но не успели их прокорректировать. Само собой разумеется, эти редакционные несообразности легко устранялись в пользу немцев как стороны сильнейшей.

Что касается содержания, то Нольде не мог не отметить варварского отношения к делу большевистских дипломатов, которые не сумели оговорить интересы России даже в тех узких рамках, в которых немцы это допускали. Это свидетельствовало не только о непонимании самого существа дипломатического искусства, но и о явно небрежном отношении к делу — их демагогическая роль казалась большевикам гораздо важнее тех или иных последствий так легко даваемых уступок. С некоторым удивлением Нольде отметил наличие выгодных для России постановлений, как то: о Холмской губернии, переходившей к Украине (следовательно, к России), а не к полякам. Не желая раскрывать всего секрета переговоров Радека с Обнорским и передачи моей докладной записки по холмскому вопросу брест-литовской делегации, я при обсуждении доклада Нольде сказал, что, насколько мне известно, в данном случае большевистские дипломаты воспользовались «дипломатическими документами Министерства иностранных дел».

Наконец, после уничтожающей критики брест-литовского «действа» Нольде перешёл к состоянию России и перспективам. По его мнению, положение немцев было настолько выигрышно по сравнению с большевиками, что этот «нелепый акт» (т.е. Брест-Литовский мир) для них будет в дальнейшем спасительным документом, за который они будут держаться, а немцы будут стремиться его «ревизовать». Не сомневаясь в благоприятном для Германии окончании войны, Нольде убеждал собравшихся в том, что Брест-Литовский акт не так уж плох: образование Украины — явление «временное», отторжение Балтийских государств ещё не означает их