Совращенный поселянин. Жизнь отца моего - Никола Ретиф де ла Бретонн

что я Вам открою), Манон беременна... да... беременна от моего мужа. Вот причина той поспешности, которая, конечно, не может не удивлять вас. Меня удалили, ибо я все знаю, а всем известно, как хорошо я к Вам отношусь. Юрсюль не вызывают потому, что я с ней очень подружилась и это дает основание думать, что я от нее ничего не скрываю. Я велела Тьенетте перерядиться, чтобы она могла добраться до Вас, и она Вам расскажет подробности; верьте этой милой девушке, она Вам откроет все, что знает о Манон, расскажет лишь потому, что я ей так приказала. Но держите все в тайне, не позорьте мою кузину в глазах Ваших родителей; моя цель — спасти Вас, а вовсе не губить ее. Я намечаю для Вас другую партию в будущем, когда Вам уместно будет обзавестись семьей; та девушка Вам полюбится, я в этом уверена. Пусть эта сладостная надежда служит Вам утешением. Я люблю Вас так же, как и Вашу сестру, как самое себя. Будьте здоровы, любезный мой Эдмон. Юрсюль целует Вас. Исполните все, что Тьенетта Вам скажет. Но остерегайтесь господина Годэ, кузена Манон, — он не избегал бы меня, будь у него добрые намерения».

Любезный брат, эту записку мне только что передал паренек, который, видимо, искал случая повидать меня и воспользовался тем, что я один вышел из дому. Он сказал, чтобы я завтра рано утром пришел в тир. Оказывается, это Тьенетта, а я ее и не узнал! Прощай. Посылаю тебе это письмо, а также вчерашнее с разносчиком, который сейчас отправляется к Вам. Завтра напишу еще.

ПИСЬМО XXX

ОТ ТОГО ЖЕ К ТОМУ ЖЕ

Он убеждается в своей ошибке насчет Тьенетты и у знает, кого он видел со своим хозяином в обличии Тьенетты

Счастливец Пьерро, Мари-Жанна оберегает тебя от опасностей, которые мне грозили и которые все еще приводят меня в трепет! Вчера в шесть утра я был в тире. Там меня поджидал молодой человек или, лучше сказать, Тьенетта. С мрачным, растерянным видом подхожу к ней; стыд совсем придавил меня. — Что это? Такое уныние из-за утраты того, что вы вовсе и не любите! — воскликнула Тьенетта. Я взглянул на нее с удивлением. — Нет, вы не любите ее, — продолжала она, — вас ослепляли ее молодость и кокетство — только и всего. Поверьте, вам дорога другая... Пойдемте, давайте спокойно поговорим; вот там, за изгородью нам никто не помешает... Я все прочла в вашем сердце, Эдмон; ко мне вы уже давно охладели. У вас зародились насчет меня обидные подозрения, но если бы речь шла только о моем самолюбии, я никогда не решилась бы рассеять их, показать вам всю эту трясину подлостей и гнусностей... Начну, однако, с самого начала.

История Тьенетты

Как вам известно, я из Аваля. Когда отец господина Луазо переехал из Клам*** в наш городок, у него было два сына и дочь; девушка стала моей подругой и источником всех последующих моих невзгод. Видясь с ней каждый день, я подружилась также и со старшим из братьев. Юноша этот получил превосходное образование; он всегда бывал в высшем обществе — будь то в Дижоне, будь то в Париже; несмотря на свою молодость, он стал воспитателем сына начальника первого из этих двух городов. Воспитанник его умер и он вернулся под родной кров. От окружающих юношей он отличался мягким нравом, чувствительным сердцем, добродетельным образом жизни. Мои родители охотно принимали его у себя. Мы с ним, сами того не сознавая, тесно сблизились, а у Терезы Луазо тем временем началась постыдная связь с чиновником податного ведомства. Он был развратник и как только узнал в каком положении оказалась его доверчивая возлюбленная, поспешил скрыться. Вам известны нравы наших захолустных городков: мои родители, и особенно отец, строго-настрого запретили мне видеться с кем-либо из этого семейства. К стыду своему признаюсь, что у меня недостало сил подчиниться такому распоряжению. У родителей возникли на этот счет подозрения и было решено выдать меня замуж, даже не спросив моего согласия, за первого же кто ко мне посватается. Я вообще не хотела замуж, но будь я даже расположена к послушанию, подвернувшийся жених оказался человеком столь отвратительным, что хуже и быть не может. Я узнала обо всем стороной и решила уйти из дома — не для того, чтобы принадлежать господину Луазо, а просто чтобы избежать ненавистного. Возлюбленный мой не только не обрадовался этому решению, но сначала даже стал отговаривать меня и я с трудом убедила его, что это шаг необходимый.

Уйдя из-под родительского крова, я прожила неделю в глухой деревне, притворяясь больной; чтобы двинуться дальше, я дожидалась знака господина Луазо — он должен был меня уведомить, что люди, погнавшиеся по моим следам, возвратились домой. Я приехала сюда, никого здесь не зная, как и меня никто не знал. Остановилась я на невзрачном постоялом дворе, хозяин которого, по имени Туранжо, раньше, когда господин Парангон служил в армии, был у него денщиком, а потом стал его слугою; господин Парангон всегда очень любил его, скажу вам даже, хоть это и несколько странно, что в доказательство своего расположения, он женил его на горничной, в которую до своей женитьбы сам был влюблен. Я сказала хозяйке постоялого двора (той самой женщине, которая раньше находилась в связи с господином Парангоном), что приехала, чтобы поступить в услужение. Как только я призналась в своем намерении, — а догадаться о нем по моему платью и повадкам было трудновато, — со мной стали обращаться гораздо проще. Вечером мне захотелось лечь спать пораньше; мне сказали повременить и что ужинать я буду за общим столом; постояльцев я не видела и поэтому согласилась; но, когда стали садиться за стол, в комнату вошел какой-то горожанин, которого встретили с большим почтением. Он сказал, что поужинает с нами, а место его оказалось рядом со мной. Я сразу поняла, что меня принимают за искательницу приключений; я страшно смущалась, а когда начались вольные речи, я собралась встать из-за стола и удалиться. Тут господин Парангон (а это был он) обнял меня, чтобы удержать. Я стала отбиваться так решительно, что мне удалось вырваться и уклониться от его бесстыжих ласк. Судите сами, в каком я была смятении. Хозяин с хозяйкой высмеивали мои страхи и неприступность, они грубо намекали, что вряд ли я всегда была такой недотрогой, однако сказали, что