Совращенный поселянин. Жизнь отца моего - Никола Ретиф де ла Бретонн

человека. Пусть какой-нибудь Туранжо, подлая душа, зная всю правду, женится на сожительнице ее мужа; для такого человека, как он, тут имеется вполне достаточное основание: выгода. Но ведь вам, господин Эдмон, вам, которого ждет счастье, если вы овладеете ремеслом, вам ли служить презренною ширмой для гнусной интриги!.. Нет, вы не будете унижены до такой степени!.. Умерьте вашу скорбь, осушите слезы — причиной им может быть только чувство стыда от сознания, что вас так разыграли. Хозяйка обдумывает для вас план, который не вызовет у вас ни сожалений, ни чувства неловкости: речь идет о девушке куда прекраснее... — Не Эдмэ ли это? — перебил я ее в волнении. — Согласна, что эта милая девушка могла бы вознаградить вас за прошлое, но судя по нескольким намекам, вырвавшимся у хозяйки, та, которую она имеет в виду, еще лучше. В ближайшие дни вы не увидите ее; ее хотят поместить вместе с любезной Юрсюлей, под надзор госпожи Канон, в столичный пансион, где госпожу Парангон боготворят: там девушки, сохраняя высокую нравственность, приобретут те непринужденные манеры, которые так вас околдовали. Когда госпожа Парангон решила скрыть от вас приезд вашей сестры, она не предвидела, какой оборот примут события и того, что ваши родители вот-вот приедут; теперь же, в соответствии с новым планом госпожи Парангон, Юрсюль должна немедленно появиться, а госпожа Парангон постарается заручиться согласием ваших родителей на осуществление этого плана. Она хлопочет только о том, чтобы вам и сестре было хорошо, — это ее единственная цель. И тут кроется весьма важная причина. — Какая же? — У хозяйки нет детей и она почти уверена, что их и не будет. Она станет считать вас как бы своим братом. Это твердое решение, которое ничто не может изменить. Господин Парангон собирается включить в ваш брачный договор с мадемуазель Манон статью о том, что он условно, если у него не будет потомства, завещает вам значительную часть своего состояния. Госпожа Парангон сделает более того: в случае ее кончины вы станете ее единственным наследником и семья ее не захочет, да и не сможет возражать. Любите же ее, как родную сестру, у нее к вам именно такое чувство. Она не только не ревнует мужа к своей кузине, а больше того — она искренне желала бы, чтобы ее муж привязался к этой девушке, раз уж она не устояла. Это пошло бы господину Парангону на пользу в отношении здоровья, избавило бы его от безрассудных трат и всевозможных последствий распутной жизни. Да и сама госпожа Парангон успокоилась бы, ибо она нередко говорит о том, что счастье — не для нее, она жаждет только покоя. Покидаю вас. Сдерживайтесь. Не выдавайте своих истинных мыслей и чувств. Следуйте во всем воле хозяйки. Если вас немного погодя кто-то вызовет — идите и делайте все, что вам посоветуют.

Что скажешь, любезный брат?.. Что за вертепы города! А я-то уже начинал так их любить! Вот мой почтенный учитель! Какая подлость! Как ловко этот гнусный совратитель расставляет ловушки невинности!.. Я хочу, чтобы матушка и сестры незамедлительно уехали бы отсюда, здешний гнилой воздух осквернит их; проживи Мари-Жанна тут подольше, она станет недостойна моего брата. Да что я говорю! Ведь здесь живет госпожа Парангон, воплощенная добродетель! О вместилище противоречий, страшная бездна, когда только я разберусь в тебе?..

Я пишу, ожидая, чтобы внизу проснулись. Друг мой, приезжай за родителями и своей возлюбленной! Поспешай! Придумай какие-нибудь беды! Солги впервые в жизни! Юрсюль, которая должна теперь появиться, по дороге все расскажет матушке и порвет мои бесчестные узы. Прощай.

Конец первой части

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ПИСЬМО XXXI

ОТ ПЬЕРРО К ЭДМОНУ

Женщины любят город

Вот все наши и возвратились домой, любезный мой Эдмон, а госпожа Парангон в письме, переданном Юрсюлей, все разъяснила нашим родителям. Но мы в таком смущении и растерянности, что еле скрываем это. Ведь все спрашивают, женился ли ты, а у сестер и Мари-Жанны — весело ли они погуляли на свадьбе? Мы отвечаем как умеем. Но лучше хоть как-нибудь ответить, чем признаться, что тебя так подло провели. А ты меня теперь больше не слушайся, мне следовало хвалить то, что я осуждал, и осуждать то, что хвалил. Родители в большом расстройстве и, как видно, готовы изменить свое решение и взять тебя обратно, если ты пожелаешь. Жду только твоего слова, чтобы заговорить с ними на этот счет. Что касается Юрсюли, то им нежелательно, чтобы она возвращалась в город, но госпожа Парангон, должно быть, уж очень привязала ее к себе, ибо сестре как будто не хочется оставаться дома, хотя вряд ли так уж полюбился ей город за два дня. Впрочем, ручаться ни за что нельзя; я мало знаю города, но убедился, что там царство женщин, это «их стихия», как сказал однажды отец Антуан Фудриа, наш кюре; раз они там побывали, — увезти их оттуда все равно, что вытащить рыбу из пруда. А ты, любезный Эдмон, веди себя осторожно, чтобы не нажить врагов; советуйся с добрым отцом д’Аррасом и господином Годэ. Юрсюль не откровенничает; мне она не сказала ни слова, она ведь не знает, что мне уже все известно, а братья и сестры в полном неведении. Целую тебя по-братски и горячо желаю, чтобы ты в скором времени оказался среди нас. Но воля твоя.

ПИСЬМО XXXII

1 ноября

ОТ ЭДМОНА К ПЬЕРРО

Вот первое письмо, в котором уже почти нет искренности

Нет, любезный старшой, мне уже не наслаждаться жизнью в деревне; жребий брошен; город я одновременно и люблю и ненавижу... но чувствую, что расстаться с ним не могу... Теперь это дело уже невозможное и я останусь тут на всю жизнь. Право же, меня здесь удерживают тысячи уз, и все такие крепкие, что их никак не разорвать. Пытаюсь разобраться в том, чем же мне нравится город. Меня привлекает вежливость — она приятнее сердечности; затем изящество в обращении — наши деревенские щеголи здесь показались бы просто нелепыми. В итоге незаметно привыкаешь относиться к селянам свысока; более того, если горожанин проведет некоторое время в деревне, а потом возвратится в город, то он сам сознает свою отсталость: он становится застенчив, не столь самоуверен, как раньше, — покамест не войдет в прежний тон. Этим объясняется непреодолимое отвращение людей, вкусивших городской жизни, к