Совращенный поселянин. Жизнь отца моего - Никола Ретиф де ла Бретонн

на свете. Мне не хотелось говорить тебе об этом сегодня утром, когда ты была так хороша, — я боялся, как бы твои прекрасные глаза не запылали гневом. Поэтому высказываю свои мысли письменно, а так как сегодня я обедаю в городе, у тебя до моего возвращения достанет времени поразмыслить. Итак, не сама ли ты виновата в том, что бедная Тьенетта отвлекает меня от твоих чар? Если бы в тот раз ты не помешала мне, я о ней и думать-то перестал бы. Да и вообще мне кажется, что не она сама по себе разжигает во мне желание; тут дело в ее тоненькой талии, простеньком и изящном платьице, которое на всякой другой девушке имело бы жалкий вид, а на ней мило и весьма аппетитно. Прими от меня такое платьице, кузина; под предлогом костюмированного бала я велел сшить для тебя из той же материи, из какой сделано лучшее платье Тьенетты. Порадуй меня — надень его и ты совсем уничтожишь эту девушку. Как ты в нем будешь мила!... Да, бесенок, я люблю одну тебя. Моя прекрасная и вялая супруга со своими большими глупыми глазами и в восемнадцать лет не внушала мне и половины того, что я чувствую к тебе. Твоя живость, твои вспышки, твое сопротивление — все очаровательно. Ах, дорогая моя Манон, ты — истинное сокровище! Откажись от злополучной сдержанности, которая пока что все портит; отбрось страх, цыпленочек, отбрось это обычное девичье пугало, раз у нас уже заготовлен материал, чтобы залатать твою честь, если я образую в ней чересчур явную брешь. Требуемый дурачок уже налицо... Впрочем, это слово к нему не подходит; он новичок, но не дурак, дураком в некотором смысле он может стать со временем, после того как послужит для осуществления наших замыслов. Самое занятное во всем этом то, что он — подопечный моей жены; впрочем, можешь не сомневаться, что я сделаю для него даже больше, чем обещал ради своей очаровательной кузины. Прощай, малютка; увижусь с тобой часа через три, чуточку навеселе, но в самый раз как нужно для любви».

Такова была, любезный братец, прочитанная мною записка. Почерк господина Парангона — сомнения ни малейшего. О подлость! — Читайте другую, — сказала Тьенетта.

«Вы хотите, всевластный кузен, чтобы Вам прощали решительно все... Ну что ж, согласна... но с условием, что вы отвечаете за своего ученика и за то, что мама даст согласие. Вы умеете ею вертеть и не беретесь за то, чего не можете сделать. Чтобы доказать Вам, что я только и думаю о том, как бы угодить Вам, посылаю эту записку с Искупителем, Вам эта выходка придется по вкусу. Что касается до переодевания, которое вы мне предлагаете, то соглашаюсь на него тем охотнее, что таким образом вытравлю из головы юноши все помыслы о Тьенетте. Надо только принять меры к тому, чтоб он не узнал меня».

О презренная тварь! Я остолбенел... Я хорошо помню, что относил эту подлую записку... Тьенетта продолжала: — Вот вам господин Парангон и его прелестная кузина. Эти две записки окончательно разоблачают их; мы с хозяйкой ни за что не показали бы их вам, если бы не знали, насколько вы благоразумны. Но мы рассчитываем на вашу выдержку и убеждены, что вы положитесь на хозяйку: она собирается оттянуть, а потом и вовсе отменить свадьбу. Вашей сестре все известно; в свое время она растолкует дело вашим родителям. А теперь позвольте задать вам один вопрос, а затем кое-что вам разъяснить. Видели вы то, что вам предлагали показать? — Я ответил, что видел. — И что же вы подумали обо мне? — Подумал такое, за что прошу прощения, — ответил я, краснея. В этот миг, вспомнив, что на мне часы, подаренные мне, как я предполагал, моей недостойной возлюбленной, я вынул их и собирался было разбить. — Нет, нет, — воскликнула Тьенетта, схватив меня за руку, — не огорчайте меня... Храните их со спокойной совестью. Должна сказать вам, что они исходят не от той, на кого вы думаете... Уходя из дому, я взяла с собою небольшую сумму, — это деньги, которые мне дарили еще с детства; я истратила из них совсем немного. А вы как-то сказали, что вам очень нравятся часы господина Луазо... вы его друг, да и мой, осмеливаюсь сказать. Я просила хозяйку привезти для вас такие часы... и не стыжусь этого. Вы знаете, как искренни дары дружбы, а этот должен быть вам особенно дорог еще и потому, что мои деньги — только половина стоимости часов, остальное дополнило лицо, достойное нашего самого глубокого уважения и привязанности. Но вернемся к тому, что мне надлежало вам сказать.

Преступные любовники не сожгли записок, которые вы только что прочли, хотя должны были бы их уничтожить. Господин Парангон оставил полученную им у себя в кабинете вместе с другими бумагами и забыл о ней. Мадемуазель Манон, вероятно, вернула ему его записку, а, может быть, он сам взял ее назад. Тем временем госпожа Парангон написала мне, чтобы я выслала ей несколько корзин фруктов и дичи, а для этого мне потребовалась обертка. Я попросила бумаги у господина Парангона. Он показал мне стопку ненужных бумаг, а там случайно оказались и эти листки. Я их не заметила. Корзины прибыли в Париж и госпожа Парангон выбросила листки бумаги, не обратив на них внимания; зато люди, у которых она жила, заметили их и сказали ей об этом намеками. Люди эти, впрочем, не были знакомы с мадемуазель Манон и не знали, что именно она хозяйничает в доме. Но, когда госпожа Парангон возвратилась сюда, ее парижские друзья решили переслать ей эти записки. Судите сами, как она была изумлена, узнав почерк мужа и кузины. Я, со своей стороны, по некоторым признакам и раньше подозревала предосудительную связь господина Парангона с мадемуазель Манон, но мне казалось неуместным говорить об этом хозяйке. Возвратившись домой, она разгадала, какие виды имеет на вас господин Парангон, так как подслушала несколько его разговоров с мадемуазель Манон. Она пришла в ужас, а ее доброе отношение к кузине изменилось; она, пожалуй, простила бы ей слабоволие, но такой черный обман простить не могла. Она относится к вам с большим участием, — говорю вам об этом с ее ведома, но даже если бы вы были ей безразличны, или даже противны, — она и тогда не допустила бы, чтобы так подло обманывали молодого