Блатной: Блатной. Таежный бродяга. Рыжий дьявол - Михаил Дёмин

восстанием он получил ученую степень агамба, то есть стал профессором мистики. А ведь для этого надо проучиться минимум тридцать лет! Надо прочитать сотни тибетских и индусских книг. И конечно, требуется изучить всю древнемонгольскую литературу.

– Профессор мистики! – пробормотал я. – Все-таки странно как-то звучит… И что же он теперь делает?

– Служит смотрителем музея.

Профессор мистики оказался высоким, худым человеком – на вид ему было лет шестьдесят, – с жестким, костлявым, морщинистым лицом. Улыбаясь всеми своими морщинами, он сразу же повел нас во внутренний двор монастыря. Там помещалась белая войлочная юрта гэр – жилище Дамдина. В гэре было уютно, пахло благовониями. Вдоль стен стояла низкая деревянная мебель: шкафчики, сундучки, покрашенные в красный и зеленый цвет. А пол устилали бараньи шкуры.

Мы расселись на шкурах, закурили. Старик угостил нас традиционным чаем с солью.

К моему великому удивлению, Гринберг заговорил с ним по-монгольски. И какое-то время они перебрасывались короткими, непонятными, певучими фразами… Причем я заметил, что Осип держится крайне почтительно и величает старика учителем – это слово «бакш» я уже знал.

И еще я заметил, что Дамдин сообщил Гринбергу нечто такое, что весьма удивило его и заинтересовало. И Осип стал о чем-то торопливо спрашивать – придвинулся к старику, вытянул шею, но тот уже допил чай. Перевернул пиалу вверх дном. И поднялся, все так же улыбаясь. И затем мы пошли осматривать главный храм.

В храме был полумрак. Дымились курильницы. Мигали масляные светильники, и слабые отблески пламени скользили по бронзовым и глиняным изваяниям богов. Из темноты проступали странные, загадочные лица: трехглазые, оскаленные, с бычьими рогами и птичьими клювами… И чудилось: они дышат, живут.

Дамдин что-то быстро и тихо сказал Осипу и отошел от нас, растворился в зыбкой тени.

Я потянул Осипа за рукав.

– А ты, я вижу, настоящий монголовед, – шепнул я. – Отлично знаешь этот язык… О чем вы давеча в юрте толковали?

– Потом, – отмахнулся Осип. – Ты о другом сейчас думай, по сторонам смотри! Ведь Эрдени-Цзу, учти, творение уникальное. Это самый первый ламаистский монастырь в Монголии. И он возник на развалинах первого в мире фашистского государства… Тут, брат, большая символика!

– Постой, ты это о чем? – спросил я озадаченно. – Какое еще фашистское государство?

– Ну, я имею в виду империю Чингисхана.

– Ты, старик, действительно фантазер, – сказал я. – И какой! Был бы с нами Антон, он бы тебя раздолбал в два счета.

– Вот потому-то я его и не взял, – усмехнулся Гринберг. – А что касается Чингисхана, то тут все точно! Я нисколько не фантазирую.

– Но помилуй, что же общего?..

– Да все! – воскликнул Осип. – Ну, посуди сам… – И он начал перечислять, поочередно загибая пальцы: – Жестокий внутренний режим – это раз. Абсолютное единоначалие – два. Постоянная агрессивность, тяга к экспансии – три. Ну и, конечно, убеждение в своей исключительности…

– Таких систем, по-моему, имелось множество, – перебил я его. – Например, империя Александра Великого.

– Там кое-что совпадает… Но не все. Нет. Александр не только разрушал города, он еще и сам их строил в завоеванных странах. И вообще он всегда старался как-то приспособиться к чужим культурам… Монголы же не щадили никого и ничего. По выражению средневековых писателей, они «пожирали государства, как траву». И оставляли после себя развалины, пепелища…

– Хорошо, а Древняя Спарта? Вот уж где образец тоталитаризма!

– У спартанцев все же не было расовой теории.

– А у Чингисхана была?

– В том-то и суть, – сказал Осип и потряс крепко стиснутым кулаком. – В том-то и дело, что была! Ну, если не теория, то во всяком случае – определенная идея… В ту пору еще не писали книг о расизме или же о гуманизме… Тогда вполне искренне верили в священное право силы. И самой могучей расой, истинной «расой господ», монголы считали свою. Родственные им тюрки и татары были уже рангом ниже. К примеру, все крупные командные посты в армии и в имперской администрации занимали чистокровные монголы. Ну а прочие народы являлись как бы пылью и плесенью, по которым ступали копыта ханских коней.

– А какая у них была религия? – поинтересовался я.

– Да почти никакой, – с усмешкой ответил Осип. – Конечно, монголы были язычниками… Но Чингисхан не отличался религиозностью и в других ее тоже не одобрял. Религию при нем заменила идеология.

– Как, собственно, заменила? – усомнился я. – Ведь оставались же все-таки какие-то идолы, фетиши, религиозные символы, не правда ли?

– О да, – кивнул Осип. – Например, знамя войны: лунный круг и девять черных лошадиных шкур… Но скажи мне, чем это отличается от современных «партийных» знамен? От таких символических изображений, как, допустим, фашистский знак или же серп и молот? – Он сказал так и сейчас же застыл, напрягся. Поглядел на меня пристально. И затем зашептал торопливо: – Ты, брат, не подумай, что я намекаю… Это у меня случайно сорвалось. Никаких специальных параллелей я проводить не хотел. Да тут и в самом деле есть разница: фашизм основан на расистских идеях, а советские лозунги интернациональны…

– Да ладно тебе, – сказал я небрежно, – успокойся! Я не стукач, я все-таки бывший блатной, старый лагерник.

– Ах вот как? – встрепенулся Гринберг.

– Да, да. И прежде чем начать журналистскую карьеру, мне пришлось немало поскитаться, повидать кое-что. Такое, что тебе и не снилось… Уж поверь мне!

– Верю, – пробормотал Осип.

– Ну вот. И хватит об этом. Давай-ка вернемся к азиатам. Я сейчас вспомнил: был же ведь еще Аттила. И гораздо раньше.

– Эй, – прищурился Осип, – да ты, я вижу, как Антошка: любишь спорить!

– Нет, просто хочу все понять, – возразил я.

– Так что ж Аттила, – медленно сказал тогда Осип, – Аттила не создал настоящей империи. И вообще идеи государственности были ему чужды. Он лишь возглавил союз кочевых племен, а это совсем другое дело. В сущности, это была очередная «переселенческая» волна… Одна из последних волн… Вот и все. Хотя, конечно, страху он на Европу нагнал! Его не зря называли Бичом Божьим.

Гринбергу, видимо, надоели мои вопросы. И он, передохнув, сказал резко и нетерпеливо:

– А теперь хватит болтать. Ты же в храме! Смотри… Второго такого случая, может, тебе и не представится… Видишь ту большую икону? На ней изображен сам Зонхава, основатель ламаизма. А среди его учеников – вот тот, лысый, улыбающийся, виден великий Занабазар, первый национальный глава желтой церкви, причисленный к сонму святых.

Я рассматривал лики святых и богов. И думал о тщете земного…

Когда Чингисхан возводил руками сотен тысяч рабов величественный свой город, он конечно же думал о бессмертии… Он был убежден, что строит на