Нормальный как яблоко. Биография Леонида Губанова - Олег Владимирович Демидов

Что и говорить – студенты искусствоведческого факультета МГУ!

Картины рассматривались. Время шло.

И шло.

И шло.

Заскучалось. Губанов ни с того ни с сего решил сделать стойку на руках. Но тут молодым гениям вынесли бутылку французского вина. Они её откупорили и решили, не дожидаясь мэтра, выпить с «художниками»: Губанов – и ожидаемо, и неожиданно! – с Пикассо, остальные выбрали себе по вкусу.

Наконец, вышел сам Эренбург.

Но Губанов почему-то решил ретироваться: «Мне уходить пора, меня Евтушенко ждёт. У него сегодня премьера. Шостакович, Вы, может быть, слышали, на его стихи замечательную музыку написал. “Бабий Яр” и другие стихи. Евтушенко меня пригласил. Отсюда недалеко ведь как раз до зала Чайковского. Если выйду прямо сейчас, аккурат к началу концерта добежать успею туда»[242].

Видимо, его задело, что пришлось слишком долго ждать.

Зато другие остались. Все курят. В квартире дым стоит коромыслом. Батшев, Алейников и Мишин расспрашивают о том о сём. Эренбурга и просить особо не стоит – он сам пускается в воспоминания. Подобно Ахматовой ставит гостям новые и новые «пластинки».

Чуть позже приходит Кублановский.

Ребята ему и говорят: вот, мол, мы уже прочитали Эренбургу стихи, теперь твоя очередь. Юрий Михайлович и начинает[243]:

Есть город Токио, а есть Одиноко,

но не заходят туда корабли.

В зимнем городе одиноко,

ходят голые короли…

И читает, и читает, и читает – не может остановиться. Эренбург сочувственно глядит на него и курит трубку. Только поэт заканчивает выступление – встаёт Мишин и говорит примерно следующее: «А у Куба справка о гениальности есть. Вами между прочим, Илья Григорьевич, подписанная».

Вся эта картина, мягко говоря, удивляет. Не доверяя в полной мере ни Мишину, ни Алейникову, мы обратились к Кублановскому и получили ответ: «Мемуарам упоминаемых Вами авторов верить не надо. Но у Эренбурга мы действительно были. После первого моего визита к Эренбургу в 1963 году он прислал мне в Рыбинск письмо: “Ваши стихи лучше, чем обычно бывают у людей в Вашем возрасте”, и пожелал успехов»[244].

Вот так. Жалко, что так мало мемуаров. Было бы больше, мы бы их сопоставляли и вычленяли всю правду. За неимением оных чуть-чуть развеиваем скопившийся в квартире Эренбурга дым.

Или, если угодно, смог.

И едем дальше.

Оргия гипербол

В том же январе 1965 года возникает поэтическая группа СМОГ – самое молодое общество гениев.

Как ещё можно расшифровать СМОГ? Нам доводилось встречать такие формулировки: Союз молодых гениев; Смелость, мысль, образ, глубина; Смелость, молодость, героизм; Сжатый миг, отражённый гиперболой; Сила, молодость, огонь, горение; Сила мыслей, оргия гипербол; Самое Мыслящее Общество Граждан.

Кто входил в группу?

Организаторами были: Леонид Губанов, Юрий Кублановский, Владимир Алейников, Аркадий Пахомов, Владимир Батшев.

Через некоторое время присоединились Алёна Басилова, Аркадий Агапкин, Валерий Мошкин, Владимир Войтенко, Леонид Курило, Валентин Куц, Борис Кучер, Саша Соколов (Велигош)[245], Сергей Морозов, Вадим Делоне, Борис Дубин, Владимир Сергиенко, Татьяна Реброва, Александр Величанский, Владимир Бережков, Юлия Вишневская, Александр Урусов, Михаил Панов, Александр Васютков, Марк Янкелевич, Евгений Кушев, Надежда Солнцева, Игорь Голубев, Виктор Хаустов, Николай Недбайло, Валерий Кононенко, Марк Ляндо, Надежда Мальцева, Владимир Гусев, Владимир Пухов, Андрей Разин, Владимир Брагинский, Юрий Сорокин, Анатолий Калашников, Евгений Капустинский, Борис Самохин.

Недолго пробыл в СМОГе художник Николай Сенкевич. Его быстро выгнал Губанов. Почему? Потому что главарь этой великолепной литературной шайки «считал, что гении не должны учиться в советских вузах. Это дурно влияет на гениальность»[246]. И вообще тут собралось общество с неограниченной творческой безответственностью!

Почётными членами были Владимир Буковский, философ Арсений Чанышев, а поэты Эдмунд Иодковский и Александр Алшутов – малыми шефами.

Но почему общество? Не союз? Не орден? Не группа? Не что-либо ещё? Александр Урусов рассказывал: «По поводу “общества” никаких сомнений не возникало – в наших умах, инкубаторно взращенных советской школой, прочно застряли Южное и Северное общество декабристов и прочие “общества” террористов-народников. Что-то неопределенно-революционное было, конечно, в наших свободолюбивых душах и помыслах. Но следует сразу оговориться. Многие из нас, как я считаю, и не думали всерьёз о какой-либо революции <…> а воображали лишь некое романтическое переустройство чего-нибудь этакого, скажем, политики в приложении к культуре. Мечталось об отмене одиозных идеологических ограничений свободы творчества»[247].

А можно вспомнить и шумевший тогда фильм Алексея Салтыкова и Александра Митты «Друг мой, Колька!» (1961), где школьники, не желающие идти в пионеры, организуют ТОТР – тайное общество троечников.

Есть в этом что-то антисоветское? Или асоветское? Или всё-таки типично советское?

Как вы помните, Сергей Довлатов не раз уравнивал советское и антисоветское[248]. Лучше всего это отражено в анекдотическом диалоге с Анатолием Найманом[249]:

«– Толя, – зову я Наймана, – пойдёмте в гости к Лёве Друскину.

– Не пойду, – говорит, – какой-то он советский.

– То есть, как это советский? Вы ошибаетесь!

– Ну, антисоветский. Какая разница».

Две крайности бывают очень похожими друг на друга. Так получилось и у «молодых гениев». Они хотели создать что-то принципиально иное, отличающееся от официальной культуры, но поначалу стали создавать списки членов СМОГ, писать устав и декларации, назначать малых шефов и почётных членов… Это же не что иное, как своеобразное калькирование союзписательских реалий.

Слава богу, вся эта бюрократия быстро закончилась, а высокое искусство осталось.

Басилова говорила, что СМОГ ещё навеян популярной песней «Smoke in your eyes». Видимо, речь идёт о песне «Smoke gets in your eyes». Она была написана в 1933 году Джеромом Керном (музыка) и Отто Харбаком (слова), сначала исполнялась в бродвейском мюзикле «Роберта», а позже, уже в послевоенное время, разлетелась по всему миру. Её исполняли Луи Армстронг, Серж Генсбур и многие другие. Какой вариант слушали смогисты, не так уже важно.

They ask me how I knew

My true love was true

I of course replied

Something here inside

Cannot be denied

They said

«Someday you`ll find

All who love are blind

When your heart is on fire

You must realize

Smoke gets in your eyes»

Вот она – любовь к поэзии, которая для одних является истиной, а для других – дымом в глазах. Объединились девчонки и мальчишки – и стали дымом, что режет глаза советской общественности.

И – как это ни странно! – родным и близким