Брехт - Вальтер Беньямин

Многие люди представляют себе диалектика как любителя тонкостей. Потому весьма полезно, что Брехт указывает на «элементарное мышление», которое производит диалектику как противоположность тонкостям, включает ее в себя и нуждается в ней. Элементарные мысли принадлежат именно к ареалу диалектического мышления, поскольку они представляют собой не что иное, как применение теории на практике. На [auf] практике, а не к [an] практике: действие, конечно, может быть столь же тонким, как и мышление. Но мысль должна быть элементарной, чтобы проявить себя в действии.

Формы элементарного мышления изменяются медленно, поскольку они созданы массами. Еще можно учиться у отмерших форм. Одна из таких форм – пословицы, и пословицы – это школа элементарного мышления. «Убил ли господин Мэкхит Мэри Суэйер?» – спрашивают люди. Брехт подсказывает им ответ, размещая над этим разделом старинную пословицу: «Где утонул жеребенок, там была вода». Он мог бы озаглавить и другой раздел: «Лес рубят – щепки летят». Тот раздел, в котором Пичем, «крупнейший авторитет в области человеческого убожества», определяет основы попрошайничества.

«Мне, например, ясно, – говорит он сам с собой, – почему люди, прежде чем подать нищему милостыню, не приглядываются повнимательней к его увечьям. Они знают наверняка: там, где они нанесли удар, должна быть рана. Как может не быть разоренных там, где они делали дела? Если они заботились о своей семье, как же могли другие семьи не очутиться под мостом? Все заранее убеждены, что вследствие их собственного образа жизни по всему миру должно ползать несметное количество смертельно раненных и нуждающихся в помощи. Так к чему же еще проверять? Из-за какого-то жалкого пенни, которым они и так готовы пожертвовать?» [Перевод В. И. Стенича].

Общество преступников

Со времен «Трехгрошовой оперы» Пичем повзрослел. От его проницательного взгляда не ускользают ни условия успеха, ни промахи неудачных спекуляций. Никакая завеса, ни малейшая иллюзия не скрывает от него законов эксплуатации. Тем самым этот старомодный маленький человек, отвернувшийся от мира, проявляет себя как в высшей степени актуальный мыслитель. Он мог бы легко потягаться со Шпенглером, показавшим, сколь бесполезны для сегодняшнего предпринимателя стали гуманистические и филантропические идеологии времен зарождения буржуазии. Технические достижения в первую очередь на руку господствующим классам. Это верно как в отношении продвинутых форм мысли, так и в отношении современных форм передвижения. Господа из «Трехгрошового романа» хотя и не имеют автомобилей, но у всех них диалектическое мышление. Пичем, например, говорит себе, что убийства караются. «Но неубийство, – продолжает он, – тоже карается, и притом гораздо строже!.. Падение на лондонское дно, угрожавшее мне и всей моей семье, нисколько не более приятная вещь, чем тюремное заключение. Оно равносильно пожизненной каторге!» [Перевод В. И. Стенича].

Детективный роман, много внесший в психологию в своей ранней форме у Достоевского, в высшей стадии своего развития предоставил себя в распоряжение социальной критики. Если в книге Брехта этот жанр осваивается более полно, чем у Достоевского, то это происходит среди прочего оттого, что в ней – как и в действительности, – преступник обязан своим доходом обществу, общество же – как и в действительности, – соучаствует в его грабеже. Для Достоевского речь шла о психологии; он вывел на поверхность преступное в человеке. Для Брехта речь идет о политике; он выводит на поверхность преступное в бизнесе.

По законам жанра детективного романа гражданский правопорядок и преступление – это противоположности. Подход Брехта состоит в том, чтобы, сохраняя хорошо развитую технику детективного романа, исключить законы этого жанра. В соответствии с этим в детективном романе Брехта представлены отношения между гражданским правопорядком и преступлением. Они оказываются частным случаем эксплуатации, которая санкционирована правопорядком. При случае между правопорядком и преступлением возникают незаметные переходы. Размышляющий Пичем понимает, «сколь часто самые сложные предприятия сводятся в конечном счете к двум-трем простейшим, с незапамятных времен практикуемым приемам!.. Началось с договоров и правительственных печатей, а кончилось убийством и ограблением. А ведь я лично – убежденнейший противник убийства!.. Подумать только: ведь мы всего-навсего делали с ним дела!» [Перевод В. И. Стенича].

Само собой разумеется, что в этом маргинальном варианте детективного романа детективу нечего искать. Здесь причитающуюся ему по законам жанра роль стража правопорядка берет на себя конкуренция. То, что разыгрывается между Мэкхитом и Пичемом, – это борьба двух банд, а их джентльменское соглашение – хеппи-энд, нотариально заверяющий распределение трофеев.

Сатира и Маркс

Брехт обнажает те отношения, в которых мы живем, снимая с них драпировку юридических понятий. Человеческое проступает в этих отношениях неприкрытым, как в первородные времена. К сожалению, выглядит это обесчеловеченным. Но в том нет вины сатирика. Его задача – обнажить согражданина. Когда он его, в свою очередь, вновь облекает в образы, подобно тому как Сервантес представляет его в облике пса Берганза, Свифт – лошади Гуигнгнмы, Гофман – Кота, то, по сути, для него при этом важна только одна поза, когда этот бюргер стоит обнаженным среди своих костюмов. Сатирик оставляет его обнаженным перед собственным отражением в зеркале. Он не ставит перед собой более высоких задач.

Итак, Брехт довольствуется небольшим переоблачением современников. Этого переоблачения, впрочем, достаточно, чтобы установить преемственность с девятнадцатым веком, породившим не только империализм, но и марксизм, который должен поставить первому такие полезные вопросы. «Когда немецкий кайзер послал телеграмму президенту Крюгеру, какие акции поднялись тогда и какие упали?» «Разумеется, об этом спрашивают только коммунисты». Но Маркс, первым предпринявший критическое освещение отношений между людьми, исходя из их возвышения или низвержения в капиталистической экономике, стал вместе с тем учителем сатиры, который был недалек от того, чтобы стать в ней мастером. Из его школы вышел и Брехт. Сатира, которая всегда была материалистическим искусством, у него становится еще и искусством диалектическим. Маркс заложен в подоплеке брехтовского романа – примерно так же как Конфуций и Зороастр для мандаринов и шахов, которые в сатирах Просвещения [с удивлением] осматриваются среди французов. Маркс определяет здесь глубину дистанции, которую занимает по отношению к своему объекту любой крупный писатель, и в особенности крупный сатирик. Именно эта дистанция, которую преодолевают и осваивают потомки, всегда определяет для них, кого называть классиком. По всей вероятности, они довольно легко освоятся и в «Трехгрошовом романе»

Автор как производитель

Выступление в Институте по изучению фашизма в Париже 17 апреля 1934 года

Il s’agit de gagner les intellectuels à la classe ouvrière, en leur faisant prendre conscience de l’identité de leurs démarches spirituelles et de