Брехт - Вальтер Беньямин

верхушки вихрю, еще ведет свое происхождение из «героического ландшафта». (Обращаясь к дереву на «вы», поэт всё же дистанцируется от героики.) На протяжении ряда лет лирическое сочувствие Брехта обращалось к тому в дереве, в чем оно схоже с людьми, окна которых выходят в его двор: к посредственному и увядающему. Дерево, в котором уже совершенно нет ничего героического, появляется в «Свендборгских стихотворениях» в виде сливового дерева. Ограда должна уберечь его от искривления. Оно не плодоносящее.

Как, это слива [Pflaumenbaum]? Что за диво!

Плодов и не бывало там.

Но то, что это всё же слива [Pflaumenbaum],

Заметно по листам[92].

(Смежная рифма первой строфы делает концевое слово третьей строчки неподходящим для рифмы. Эта неувязка показывает, что сливовое дерево, едва оно начало расти, уже достигло своего конца.)

Так выглядит дерево во дворе, которое нравилось Койнеру. От пейзажа и всего, что он обычно предлагал лирику, сегодня на нем остался только один листочек. Возможно, нужно быть великим лириком, чтобы сегодня не притязать на большее.

О «Легенде о создании книги „Дао Дэ-цзин“ на пути Лао-цзы на чужбину»

Легенда о создании книги «Дао Дэ-цзин» на пути Лао-цзы на чужбину

(Перевод Д. Самойлова[93])

1 В семьдесят, когда усохло тело,

Понял вдруг учитель, что устал,

Ибо в той стране добро скудело,

Зло росло – ему как будто кто-то силы придавал,

И ботинки он зашнуровал.

2 Все пожитки скромные сложил он.

Пустяки – но всё, что нужно впрок:

Трубочку, которую курил он,

Книжечку, которую берег,

Хлебца белого кусок.

3 Напоследок поглядел в долину

И навек ее из памяти изгнал.

Сел волу разумному на спину.

Вол травинки по пути жевал.

Старец не спешил – вол это знал.

4 В скалах, на четвертый день, к рассвету

На тропе – таможенный заслон.

«Есть ли ценности какие?» – «Нету».

«Учит он, – сказал погонщик, – потому и беден он».

Так вопрос был разрешен.

5 Тут таможник спрашивает: «Ну-ка,

До чего ж дознался твой старик?»

И на то ответил мальчик: «Состоит его наука

В том, что волны побеждают материк.

Он тщету жестокости постиг».

6 Чтобы время не терять дневное,

Мальчик поскорей погнал вола.

Вот уже все трое скрылись за сосною.

Стражника вдруг злость разобрала.

«Стой!» – кричит из-за ствола.

7 «Что там за вода, скажи-ка, старый!»

«И тебе занятно?» – молвил тот.

«Я лишь управляющий заставой,

Но и мне ведь интересно – чья возьмет.

Мудрость – это мед!

8 Продиктуй мальцу, чтоб ясно было!

Мудрость увозить с собой грешно.

Там вон есть бумага и чернила,

Да и пища будет заодно.

Ну, так решено?»

9 Поглядел старик на человека,

Лоб в морщинах, медяка не дашь

За одежду – всё бедно и ветхо.

Ах, не победитель этот страж.

И сказал себе: «И ты туда ж!»

10 Был старик, наверно, слишком старым,

Чтоб отвергнуть просьбу. Он сказал:

«Тот, кто спрашивает незадаром,

Тот ответ получит». Мальчик молвил:

«Нам за перевал!»

«Ничего. Привал».

11 И с вола сошел премудрый старец.

И семь дней записывал малец.

Стражник и контрабандисты тише ссориться

                                                                     старались.

И была похлебка и хлебец.

И закончил труд мудрец.

12 И вручил чиновнику погонщик

Книгу афоризмов. У дверей

Попрощались, ибо, труд закончив,

Нужно было ехать поскорей.

Можно ль быть добрей!

13 Но восхвалим мы не только старца,

Чье прозванье украшает труд.

Ибо мудрым трудно с мудростью расстаться.

Слава тем, что мудрость отберут.

Мы и стражника восхвалим тут.

Стихотворение предоставляет повод показать особую роль, которую играет дружественность в мире представлений поэта. Брехт отводит ей почетное место. Если мы присмотримся к рассказанной им легенде, то окажется, что с одной стороны стоит мудрость Лао-цзы, – в стихотворении он, между прочим, не называется по имени. Подразумевается, что эта мудрость привела его к эмиграции. С другой стороны располагается любознательность таможенника, которой в конце выражена благодарность за то, что она первой отняла у мудреца его мудрость. Но это не удалось бы без третьего: это третье – дружественность. Даже если было бы необоснованно говорить, будто содержание книги «Дао Дэ-цзин» – это дружественность, то, во всяком случае, справедливым было бы утверждение, что передача «Дао Дэ-цзин», по легенде, была обязана духу дружественности. Об этой дружественности мы немало узнаем из стихотворения.

В первую очередь [мы узнаем], что дружественность нельзя проявлять необдуманно.

Поглядел старик на человека,

Лоб в морщинах, медяка не дашь

За одежду – всё бедно и ветхо.

И сколь бы ни была вежливой просьба таможенника, Лао-цзы сначала хочет удостовериться, что просьбу высказывает достойный человек.

Во-вторых, дружественность состоит не в том, чтобы свершать малое мимоходом, а в том, чтобы великое делать так, будто это малое. После того как Лао-цзы установил полномочность таможенника просить о передаче, он, задержавшись в угоду ему, проводит последующие всемирно-исторические дни под девизом:

Ничего. Привал.

[Дословно: Хорошо, маленькая остановка.]

В-третьих, мы узнаем о дружественности, что она не снимает дистанции между людьми, но оживляет ее. После того как мудрец сделал столь великое для таможенника, он более уже не обязан иметь дело с таможенником, и не он сам передает тому 81 изречение, а его мальчик.

«Классики, – как говорит старый китайский философ, – жили в самые мрачные и кровавые времена и были самыми дружественными и жизнерадостными людьми, которых когда-либо видывал мир». Лао-цзы в этой легенде, как кажется, распространяет жизнерадостность повсюду, где бы он ни оказался. Жизнерадостен и его вол, поскольку вес старика не мешает ему радоваться свежей траве. Жизнерадостен его мальчик, который не упускает возможности пояснить бедность Лао-цзы