Брехт - Вальтер Беньямин

наблюдателя, который был бы более бесчувственным к прелестям города, будь то море домов, будь то захватывающая дух скорость движения, будь то индустрия развлечений, нежели Брехт. Эта нечувствительность к городскому декору вкупе с чрезвычайной чувствительностью к специфике реакций горожан отличает циклы Брехта от всей предшествующей городской поэзии. Уолт Уитмен восторгался людскими массами; у Брехта о них нет речи. Бодлер разглядел упадок [декаданс] Парижа; но в парижанах [видел] только то, в чем проявляются признаки этого упадка. Эмиль Верхарн был сосредоточен на апофеозе городов. У Георга Хайма города полны предзнаменований грядущих катастроф.

Отличительной чертой выдающейся лирики больших городов было абстрагирование от горожан. Там, где в поле зрения лирики попадал городской житель, как у Рихарда Демеля, довесок мелкобуржуазных иллюзий становился для поэтического успеха роковым. Пожалуй, Брехт стал первым значительным лириком, кому было что сказать о горожанах.

О третьем стихотворении из «Хрестоматии для жителей городов»

(Подстрочник)

Мы не хотим Твой дом покинуть,

Мы не хотим очаг разорить,

Хотим мы на плиту котел поставить,

Очаг, котел и дом пребудут пусть.

Ты же должен исчезнуть, как дым в небесах,

Который никто не удерживает.

Если же Ты хочешь побыть с нами, мы уйдем.

Если Твоя жена плачет, наши шляпы на глаза

надвинем мы,

Но если они придут за тобой, то мы на Тебя укажем,

И скажем: это, должно быть, он.

Мы не знаем, что грядет, и у нас нет ничего лучшего.

Но мы не хотим больше Тебя.

Пока Ты не ушел,

Позволь нам зашторить окна, чтобы это

наступило не завтра.

Города могли бы измениться,

Но Ты не можешь измениться.

Мы хотим говорить камням,

Но Тебя мы хотим убить.

Ты не должен жить.

В какую бы ложь нам ни пришлось поверить:

Но Ты не можешь существовать.

(Так говорим мы с нашими отцами.)

Изгнание евреев из Германии (включая погромы 1938 года) проходило с той установкой, которая описана в этом стихотворении. Там, где находили евреев, их не убивали. Скорее с ними поступали в соответствии с фразой:

Мы не хотим очаг разорить,

Хотим мы на плиту котел поставить,

Очаг, котел и дом пребудут пусть.

Ты же должен исчезнуть…

Стихотворение Брехта поучительно для сегодняшнего читателя. Оно точнейшим образом демонстрирует, зачем национал-социализму понадобился антисемитизм. Он понадобился ему в качестве пародии. Установка по отношению к евреям, искусственно вызванная к жизни господствующим классом, именно такова, какой она бы была естественной у угнетенного класса по отношению к господствующему. С евреем обращаться нужно так, – этого хочет Гитлер, – как следовало бы обращаться с крупным эксплуататором. И поскольку как раз по отношению к еврею это не по-настоящему и не всерьез, поскольку в обращении с ним речь идет об искажении настоящего революционного процесса, то в эту игру примешивается садизм. Без садизма пародия не может обойтись – пародия, цель которой выставить на посмешище исторический проект экспроприации экспроприаторов.

О девятом стихотворении из «Хрестоматии для жителей городов»

Четыре предложения человеку с разных сторон в разное время

(Перевод В. Куприянова[88])

1 Здесь твой дом,

Здесь ты можешь сложить свои вещи.

Мебель можешь переставить по своему вкусу.

Скажи, что тебе еще нужно.

Вот тебе ключ.

Оставайся здесь.

2 Здесь жилье на всех нас,

И для тебя комната и постель.

Ты можешь нам подсобить на дворе.

У тебя есть своя тарелка.

Оставайся здесь с нами.

3 Здесь твой угол,

Постель еще совсем чистая,

Здесь спал только один человек.

Если ты брезгуешь,

Сполосни оловянную ложку в бочке.

Она станет чистой,

Оставайся у нас здесь.

4 Здесь моя комната,

Давай быстро, а то можешь остаться

И на ночь, но за это особая плата.

Я не стану тебя беспокоить.

Впрочем, я не больна.

Здесь тебе будет не хуже, чем где-нибудь.

Так что можешь остаться.

Как уже говорилось, «Хрестоматия для жителей городов» преподает наглядные уроки нелегальности и эмиграции. Девятое стихотворение имеет дело с социальным процессом, который как нелегалы, так и эмигранты вынуждены разделять с теми, кто без борьбы подвержен эксплуатации. Стихотворение вкратце иллюстрирует, что значит обнищание в большом городе. Одновременно оно отбрасывает свет на первое стихотворение цикла.

Каждое из «Четырех предложений человеку с разных сторон в разное время» позволяет распознать соответствующее экономическое положение этого человека. Он становится всё беднее. На это ему указывают хозяева квартиры: они постепенно ограничивают его право занимать место, оставлять следы. В первом случае они позволяют ему сложить свои вещи. Во втором месте речь уже только о собственной тарелке, да и та едва ли из принесенных с собой. Хозяин квартиры уже распоряжается рабочей силой жильца («Ты можешь нам подсобить на дворе»). Появляющийся в третьем месте человек, возможно, уже абсолютно безработный. Его личное пространство символически представляет ополаскивание оловянной ложки. Четвертое предложение – это предложение проститутки откровенно бедному клиенту. Здесь нет и речи о длительном сроке. Это квартира максимум на одну ночь, а о следе, который может оставить посетитель, лучше и вообще не говорить. – Предписание первого стихотворения «Не оставляй следов» завершается для читателя девятого стихотворения дополнением: лучше, если б твой след простыл.

Примечательно дружеское безразличие, присущее всем четырем предложениям. По тому, что жесткость требований оставляет место дружелюбию, можно опознать, что социальные отношения навязаны человеку извне как нечто ему чуждое. Дружелюбие людей, которые транслируют человеку [персонажу стихотворения] вердикт этих социальных отношений, показывает, что люди не солидаризуются с ними. Не только он, к кому обращаются, принимает услышанное; но и они, обращающиеся к нему, смирились с этими [социальными] отношениями. Бесчеловечность, на которую они обречены, не может отнять у них любезности сердца. Это может давать основание для надежды или отчаяния. Поэт не стал распространяться на этот счет.

О «Свендборгских стихотворениях»

Из цикла «Азы о войне – немцам»[89]

(Перевод И. Фрадкина)

5 Рабочие требуют хлеба.

Купцы требуют рынков.

Безработный голодал.

Теперь голодает рабочий.

Руки, пребывавшие