Цезарь и Христос - Уильям Джеймс Дюрант

форму, движимое побуждениями и указаниями души. Все имеет душу — внутреннюю энергию, которая порождает внешнюю форму; Материя является злом лишь до тех пор, пока не приобрела зрелую форму; это — как бы приостановленное развитие, и зло является возможностью добра.

Мы знаем материю только благодаря идее — ощущению, восприятию, мысли; то, что мы называем материей, есть (как сказал бы Юм) лишь пучок идей; самое большее, чем она может быть, — это ускользающим гипотетическим нечто, воздействующим на наши нервные окончания («постоянная возможность ощущения» Милля). Идеи нематериальны; понятие пространственной протяженности к ним, очевидно, не применимо. Способность иметь идеи и пользоваться ими есть разум (nous); он является вершиной составляющей человека триады — тела, души и духа. Разум детерминирован в той мере, насколько он зависит от ощущений; он свободен постольку, поскольку является высочайшей формой созидающей, «формующей» души.

Тело — одновременно и орудие и темница души. Душа знает о существовании реальности более высокого типа, чем тело; она чувствует свою породненность с некой куда более обширной душой, некой космической жизнетворческой силой; и в моменты беспрепятственного парения мысли она надеется на воссоединение с той высшей духовной реальностью, от которой она отпала в результате какой-то первоначальной катастрофы и бесчестия. С точки зрения логической последовательности, Плотин капитулирует здесь перед гностицизмом, который он намеревался опровергнуть, и описывает нисхождение души, минующей различные уровни, с небес в человеческое тело; в общем, он предпочитает придерживаться индуистского представления о том, что душа переходит из низшей формы жизни и наоборот согласно своим добродетелям и порокам в каждом воплощений. Иногда он иронически настраивает себя на пифагорейский лад: тот, кто слишком любил музыку, станет в своей следующей аватаре певчей птицей, а сверхзоркие философы воплотятся в орлов{1799}. Чем более развита душа, тем настойчивей ищет она свои божественные истоки, словно дитя, потерявшее своего родителя, или странник, тоскующий по дому. Если она способна к добродетели или к истинной любви, к преданности Музам или терпеливому философскому труду, она отыщет лестницу, по которой спустилась, и взойдет по ней к своему Богу. Пусть же душа очищается, пусть страстно стремится к невидимой сущности, пусть забудет о мире, погрузившись в медитацию; неожиданно, быть может, когда смолкнет шум, возбуждаемый чувствами, и материя прекратит стучаться во врата разума, душа ощутит, что она окунулась в океан бытия, последнюю духовную реальность. («Иногда, — писал Торо, праздно дрейфуя по течению Уолдена, — я перестаю жить и начинаю быть».)

«Когда это случится, — говорил Плотин, — душа увидит божество настолько близко, насколько это позволено… И она увидит, что озарена сиянием, полна умным светом; или скорее она почувствует, что стала чистым светом, ничем не обремененным, стремительным, что она становится богом»{1800}.

Но что есть Бог? Он тоже триада — единое (hen), разум (nous) и душа (psyche). «Выше Бытия находится Единое»{1801}: под кажущимся хаосом земной множественности лежит объединяющее жизненное начало. Мы не знаем о нем почти ничего, кроме того, что оно существует. Любое положительное прилагательное или исходящее из предубеждения местоимение, которыми мы стали бы оперировать, говоря о нем, окажутся ничем не оправдываемыми ограничениями его сущности; мы можем называть его лишь Единым, Первым и Благом как объект наших самых возвышенных устремлений. Из этого Единства проистекает Мировой Разум, соответствующий Платоновым Идеям, формальным образцам и законам, правящим вещами; Идеи являются, так сказать, мыслями Бога, Разумом в Едином, рациональным порядком универсума. Так как Идеи неколебимы, в то время как материя представляет собой калейдоскоп преходящих очертаний, они единственные обладают подлинной или пребывающей реальностью. Но Единое и Разум, хотя Вселенная зиждется именно на них, не являются ее создателями; эта функция выполняется третьей ипостасью божества — жизнетворным принципом, наполняющим все вещи и наделяющим их способностями и предопределенной формой. Все — от атомов до планет — обладает приводящей в движение душой, которая, в свою очередь, является частью Души Мира; каждый Атман есть Брахман. Отдельная душа бессмертна лишь как жизненная сила или энергия, но не как индивидуальный характер{1802}. Бессмертие не есть сохранение личности; это погружение души в не-знающее-смерти{1803}.

Добродетель — это движение души к Богу. Красота — это не только гармония и пропорция, как думали Платон и Аристотель, но живая душа или божество, незримо присутствующее в вещах; это — господство души над телом, формы над материей, разума над вещами; искусство — это перенесение этой рациональной или духовной красоты в иную среду. Душа может быть закалена таким образом, что от преследования прекрасного в материальных или человеческих формах она перейдет к его поиску в скрытой душе Природы и ее законов, в науке и открываемом ею изощренном порядке, наконец в божественном Едином, в котором собраны все вещи — даже противоборствующие и враждующие — и пронизаны возвышенной и чудесной гармонией{1804}. В конечном счете красота и добродетель — едины, это — единство и сотрудничество части с целым.

Уйди в себя и осмотрись. И если ты не находишь себя прекрасным, действуй так, как поступает скульптор… он отсекает здесь, приглаживает там, эту линию он делает более легкой, ту — более чистой, пока его руками не будет изваяно прелестное лицо. Поступай так и ты: отсекай все лишнее, выпрямляй все, что криво… и никогда не уставай вытачивать свою статую, пока… не увидишь, что в беспорочной святыне живет совершенная добродетель{1805}.

Мы чувствуем в этой философии ту же духовную атмосферу, в которой существовало современное Плотину христианство — уход кротких умов из гражданской жизни в религию, бегство от государства к Богу. Отнюдь не случайно, что Плотин и Ориген были соучениками и друзьями и что Климент развивал в Александрии христианский платонизм. Плотин — последний из великих языческих философов; как Эпиктет и Аврелий, он был христианином без Христа. Христианство приняло практически все, написанное им, и мы встретим немало отголосков идей этого высочайшего мистика на страницах блаженного Августина. Благодаря Филону, Иоанну, Плотину и Августину Платон одержал победу над Аристотелем и проник в глубочайшие пласты теологии Церкви. Пропасть между философией и религией смыкалась, и разум на тысячу лет согласился пойти в услужение к теологии.

IV. ЗАЩИТНИКИ ВЕРЫ

Церковь привлекла на свою сторону некоторые сильнейшие умы империи. Игнатий, епископ Антиохийский, положил начало мощной династии послеапостольских «Отцов», подаривших христианству философию и одолевших его врагов при помощи логики. Приговоренный к тому, чтобы быть брошенным на