Nature Morte. Строй произведения и литература Н. Гоголя - Валерий Александрович Подорога

с какими-то отвисшими до полу белыми мешками вместо ног; вместо рук, ушей, глаз висели такие же белые мешки. Немного далее возвышалось какое-то черное, все покрытое чешуею, с множеством тонких рук, сложенных на груди, и вместо головы вверху у него была синяя человеческая рука. Огромный, величиной почти со слона, таракан остановился у дверей и просунул свои усы. С вершины самого купола со стуком грянулось на средину церкви какое-то черное, все состоявшее из одних ног; эти ноги бились по полу и выгибались, как будто чудовище желало подняться. Одно какое-то красновато-синее, без рук, без ног, протягивало на далекое пространство два своих хобота и как будто искало кого-то. Множество других, которых уже не мог различить испуганный глаз, ходили, летали и ползали в разных направлениях; одно состояло только из головы, другое из отвратительного крыла, летавшего с каким-то нестерпимым шипеньем»[122].

«Вдруг… среди тишины… он слышит опять отвратительное царапанье, свист, шум и звон в окнах. С робостью зажмурил он глаза и прекратил на время чтение. Не отворяя глаз, он слышал, как вдруг грянуло об пол целое множество, сопровождаемое разными стуками, глухими, звонкими, мягкими, визгливыми. Немного приподнял он глаз свой и с поспешность закрыл опять: ужас!.. это были все вчерашние гномы; разница в том, что он увидел между ними множество новых. Почти насупротив его стояло высокое, которого черный скелет выдвинулся на поверхность и сквозь темные ребра его мелькало желтое тело. В стороне стояло тонкое и длинное, как палка, состоявшее из одних только глаз с ресницами. Далее занимало почти всю стену огромное чудовище и стояло в перепутанных волосах, как будто в лесу. Сквозь сеть волос этих глядели два ужасных глаза. Со страхом глянул он вверх: над ним держалось в воздухе что-то в виде огромного пузыря с тысячью протянутых из середины клещей и скорпионных жал. Черная земля висела на них клоками. С ужасом потупил он глаза свои в книгу. Гномы подняли шум чешуями отвратительных хвостов своих, когтистыми ногами и визжавшими крыльями, и он слышал только, как они искали его во всех углах. Это выгнало последний остаток хмеля, еще бродивший в голове философа. Он ревностно начал читать свои молитвы. Он слышал их бешенство при виде невозможности найти его. “Что если, подумал он, вздрогнув: вся ватага обрушится на меня?..” – “За Вием! Пойдем за Вием!” закричало множество странных голосов, и ему казалось, как будто часть гномов удалилась. Однако же он стоял с зажмуренными глазами и не решался взглянуть ни на что. – “Вий! Вий!” зашумели все; волчий вой послышался вдали и едва-едва отделяя лаянье собак. Двери с визгом растворились и Хома слышал только, как всыпались целые толпы. И вдруг тишина, как в могиле. Он хотел открыть глаза; но какой-то угрожающий тайный голос говорил ему: “Эй, не гляди!” Он показал усилие… По непостижимому, может быть, происшедшему из самого страха, любопытству глаз его нечаянно отворился. – Перед ним стоял какой-то образ человеческий исполинского роста. Веки его были опущены до самой земли. Философ с ужасом заметил, что лицо его было железное, и устремил загоревшиеся глаза свои снова в книгу. – “Подымите мне веки!” – сказал подземным голосом Вий – и все сомнище кинулось подымать ему веки. “Не гляди!” – шепнуло какое-то внутреннее чувство философу. Он не утерпел и глянул: две черные пули глядели прямо на него. Железная рука поднялась и уставила на него палец. “Вот он!” – произнес Вий – и все, что ни было, все отвратительные чудища разом бросились на него… бездыханный, он грянулся на землю…»[123].

В древних архаических ритуалах, как известно, такое хтоническое божество, как Вий (ему подобные), определяло «открытостью» или «закрытостью» своих глаз события смерти и жизни: глаз открытый нес смерть, глаз закрытый – жизнь[124]. Праужас – страх перед первоначальным хаосом; бесформенное состояние материи, с которой живому существу не установить иной связи, как только мортальной. Картина жуткая: смешение различных фрагментов тел, фигур, положений, звуков и криков, – надвигающийся и все более расширяющийся темный хаос, который способен мгновенно поглотить мир живого. Невольное влечение к смерти, тяга к саморазрушению, к тому, что находится за порогом бытия – короче, любопытство к ничто, от которого так и не смог избавиться философ Хома Брут. Сила воздействия темного хаоса не в пугающих картинах Страшного суда, а в тех «двух черных пулях», что убили бесстрашного Хому Брута, как только он в них взглянул. Этим смертоносным взглядом обладает подземный, железный человек – Вий, человек Земли. Нормальное чувство страха позволяет избежать контакта с угрожающим объектом (поиск безопасного места, уклонения, бегство) и, в конце концов, «раскрыть» его причину. Неконтролируемое нарастание этого чувства приводит к тому, что объект страха оказывается за границей живого, т. е. становится для нас недоступным. Отсюда торможение всех естественных реакций; переживаемое не переводится в двигательное действие, не «отреагируется». Шок и оцепенение: напуганный до смерти, окаменевает.

Заметим важную подробность: Вий указывает железным пальцем – «Вот он!». Дело не столько в том, что Хома Брут становится видимым, сколько в том, что указательный жест Вия – это и жест касания. Можно, конечно, связать остроту переживания страха с объектом, – каков объект, таков и страх: «С нашей точки зрения, ужасность, т. е. свойство порождать в живых существах страх, есть объективное свойство вещи, ее консистенции, очертания, движения и т. д.»[125]. Действительно, в приведенном выше эпизоде из «Вия» основные нервные узлы ужаса располагаются в тех образах, которые угрожают коснуться нас. Естественно, это происходит потому, что дьявольское подземное воинство само по себе способно вызывать страх. Чувство ужаса усиливается по мере того, как эта неописуемо отвратительная масса, составленная из щупальцев и хоботов, отростков, пузырей и мешков, из «множества отвратительных крыл», «покрытая слизью» от растекающихся жидкостей, короче, эта желеобразная колышущаяся потусторонняя субстанция заполняет церквушку. Эта масса все делает однородным, поглощает, она не подвластна ни форме, ни различию, и угрожает заполнить собой весь христианский мир. Вот что вызывает ужас, – ужас прикосновения. Компульсивная реакция автора-рассказчика четко размечает траектории отвращения, предваряющие наступление страха. Действие запрета: «Не смотри!». Потеря чувства оптической дистанции ведет к сжиманию, застыванию, скрючиванию, ведь и звуки, и запахи, и касания могут образовать настолько агрессивную среду, где самый элементарный акт зрения – дающий, собственно, безопасность – становится невозможным. Вот почему способность видеть, когда тебя не видят, – способность к взгляду «искоса», ценна как непременное условие существования.

Хома Брут совершает ошибку: вместо того чтобы притвориться мертвым и незрячим, он попытался увидеть то, что не может быть видимо, он захотел распространить