Nature Morte. Строй произведения и литература Н. Гоголя - Валерий Александрович Подорога

Стоит в углу, над неподвижным морем, древний Египет… Велича вый, весь убранный таинственными знаками и священными зверями… Он неподвижен, как очарованный, как мумия, несокрушимая тлением.

Раскинула вольные колонии веселая Греция… Острова, потопленные зелеными рощами, кинамон, виноградные лозы, смоковницы помавают ветвями; колонны, белые, как перси девы, круглятся в роскошном мраке древесном… Мрамор страстный дышит, зажженный чудным резцом… Жрицы, молодые и стройные, с разметанными кудрями, вдохновенно глядят черными очами… Корабли, как мухи, толпятся близ Родоса и Корциры…

Стоит и распростирается железный Рим, устремляя лес копий и свер кая грозной сталью мечей, вперив на все завистливые очи и протянув свою жилистую десницу…

Весь воздух небесного океана висел сжатый и душный. Великое Средиземное море не шелохнет, как будто царства, предстали все на страшный суд перед кончиной мира.

И говорит Египет, помавая тонкими пальмами, жилицами его рав нин, и устремляя иглы своих обелисков: “Народы, слушайте! Я один по стиг и проник тайну жизни и тайну человека. Все – тлен. Низки искус ства, жалки наслаждения, еще жалче слава и подвиги. Смерть, смерть властвует над миром и человеком! Все пожирает смерть, все живет для смерти! Далеко, далеко до воскресения! Да и будет ли когда воскресение? Прочь желание и наслаждение! Выше строй пирамиду, бедный человек, чтобы хоть сколько-нибудь продлить свое бедное существование”.

И говорит ясный как небо, как утро, как юность, светлый мир греков, и, казалось, вместо слов слышалось дыхание цевницы: “Жизнь сотворе на для жизни. Развивай жизнь свою и развивай вместе с ней ее наслажде ние. Все неси ему. Гляди, как выпукло и прекрасно все в природе, как дышит все согласием. Все в мире; все, чем ни владеют боги, все в нем; умей находить его. Наслаждайся, богоподобный и гордый обладатель мира, венчай дубом и лавром прекрасное чело свое!! Мчись на колеснице проворно, правя конями на блистательных играх! Далее корысть и жадность от вольной и гордой души! Резец, палитра и цевница созданы быть властителями мира, а властительницей их – красота! Увивай плющем и гроздием свою благовонную главу и прекрасную главу стыдливой подруги! Жизнь создана для жизни, для наслаждения, – умей быть достойным наслаждения!”.

И говорит покрытый железом Рим: “Я постигнул тайну жизни человека. Низко спокойствие для человека: оно уничтожает его в себе самом. Мал для души размер искусств и наслаждений. Наслаждение – в гигантском желании. Презренна жизнь народов и человека без громких подвигов. Славы, славы жаждай, человек!.. Слышишь ли, как у ног твоих собрался весь мир и, потрясая копьями, слился в одно восклицание? Слышишь ли, как твое имя замирает страхом на устах племен, живущих на краю мира?.. Стремись вечно. Нет границ миру, – нет границ и жела нию…”

Но остановился Рим и вперил орлиные очи на Восток. К Востоку обратила и Греция свои влажные от наслаждения, прекрасные очи; к Востоку обратил Египет свои мутные, бесцветные очи.

Камениста земля, презренен народ; немноголюдная весь прислонилась к обнаженным холмам, изредка неровно оттененным иссохшей смоковницей. За низкой и ветхой оградой стоит ослица. В деревянных яслях лежит младенец; над ним склонилась непорочная мать и глядит на него исполненными слез очами; над ним высоко в небе стоит звезда и весь мир осияла чудным светом.

Задумался древний Египет, увитый иероглифами, понижая ниже свои пирамиды; беспокойно глянула прекрасная Греция; опустил очи Рим на железные свои копья; приникла ухом великая Азия с народами-пастырями; нагнулся Арарат, древний прапращур земли»… (1831 года).

Высота и есть та точка направления охвата, которая вводит время как квазипространственный фактор исторического повествования. Карта в карте. Гоголь действительно развивает идею картографии исторического. Очередная инструкция следующая: «Воспитанник не должен иметь вовсе у себя книги. Она, какая бы ни была, будет сжимать его и умерщвлять воображение: перед ним должна быть одна только карта. Ни одного географического явления не нужно объяснять, не укрепивши на месте, хотя бы это было только яркое, живописное описание, чтобы воспитанник, внимая ему, глядел на место в своей карте, и чтобы эта маленькая точка как бы раздвигалась перед ним и вместила бы в себя все те карты, которые он видит в речах преподавателя. Тогда можно быть уверенным, что они останутся в памяти его вечно, и, взглянувши на скелетный очерк земли, он его вмиг наполнит красками»[121].

География и есть история, а история и есть география. Миметический строй литературы Гоголя как раз и формируется на совмещении двух оптик зрения, которые нельзя разделить. История видима в бесконечную даль, в то время как география – это ближайшая близь. История как география – это и есть наша способность воображения видеть удаленное вблизи, как если бы мы могли наблюдать некогда происходящее так, как оно могло бы происходить на самом деле, сейчас-и-здесь, т. е. быть вне времени, быть в любом из уже прошедших времен. История – способ, каким мы оживляем, по сути дела, вдыхаем энергию в то уже омертвевшее прошлое, которое без нас не может быть возрождено. Для Гоголя всякий историк – реаниматор, переписчик событий, не тот, кто владеет знанием о прошлом, а тот, кто может его воссоздавать так, как если бы оно могло стать частью настоящего. Историк – картографом настоящего.

2. Взгляд: «черные пули»

Сцена первоначального ужаса, остаточные образы которой или отдельные знаки можно найти у Гоголя и в других, более поздних текстах. Подобные картины с большим вдохновением и мастерством описываются в «Страшной мести», «Вие», «Портрете», и даже в «Ревизоре» мы найдем конспективное повторение этой первоначальной сцены. Сцена первоначального ужаса непрерывно повторяется, словно это один и тот же ночной повторяющийся кошмар:

«Странный ропот и пронзительный визг раздался под глухими сводами; в стеклах окон слышалось какое-то отвратительное царапанье, и вдруг сквозь окна и двери посыпалось с шумом множество гномов, в таких чудовищных образах, в каких еще не представлялось ему ничто, даже во сне. Он увидел вдруг такое множество отвратительных крыл, ног и членов, каких не в силах бы был разобрать охваченный ужасом наблюдатель! Выше всех возвышалось странное существо в виде правильной пирамиды, покрытое слизью. Вместо ног у него были внизу с одной стороны половина челюсти, с другой другая; вверху, на самой верхушке этой пирамиды, высовывался беспрестанно длинный язык и беспрерывно ломался на все стороны. На противоположном клиросе уселось белое, широкое,