Подобие совести. Вина, долг и этические заблуждения - Георгий Игоревич Чернавин

«ест, пьет, отдыхает, спит, плодится и движется, как движется заведенная машина». Проблема в том, что и «зрячее духовное существо» в нас может оказаться в сходном положении. Совесть, претендующая быть парализующим компасом, может обернуться осиной рутиной.

* * *

Возвращаясь к вопросам главы «толстой-4 как моралист»: что точнее характеризует феноменологическое и символическое устройство совести – сентенции Толстого-мудреца или пародия толстого-4 (демонстрирующая уязвимость житейской мудрости и ее перверсивный потенциал)? И как увидеть этическое слепое пятно нашего собственного мира? Теперь к этим вопросам добавляется: как отличить собственную совесть от морального автоматизма, «осиной рутины»?

Пытаясь ответить на первые два вопроса, мы продумали раздвоение совести на А-совесть и Б-совесть. Но однажды запущенный процесс раздвоения привел нас к обескураживающему многообразию – к пятнадцати сортам (преимущественно нечистой) совести. На нашем пути встречались: символическая тавтология совести, самоподпитывающаяся вина, «пустые этические мнения». Что за Злой Гений («символический учредитель» Richir 2006, 103) заведует этой этической кунсткамерой?

У Злого Гения есть план на твою жизнь

Что если Злой Гений или великий обманщик постоянно вводит меня в заблуждение относительно моей судьбы?

(Richir 2004, 195)

Типовая ловушка, в которой можно себя обнаружить – это иллюзия ясности, которую производит готовая предписанная система координат. Застывшие смыслообразования культуры могут играть роль картезианского Злого Гения. Само собой разумеющиеся символические учреждения культуры работают как заранее составленный план на нашу жизнь.

Меня нет, но я одурачен: «Есть еще некий в высшей степени могущественный и хитрый обманщик, который все время стремится ввести меня в заблуждение. Как же это может быть? Он водит меня за нос, а меня самого при этом нет!» (Декарт [1641] 1995, 43) Ситуация, при которой меня нет, а я при этом одурачен, только кажется абсурдной; но меня как раз проще всего одурачить именно тогда, когда меня нет![85]

Гуссерлевскую этическую фансеологию (позволяющую отслеживать пустые этические подразумевания) стоит дополнить феноменологией этических ботов, программ, которые стремятся встроиться в меня и распаковаться в форме паразитарных подобий: совестиѰ, виныѰ и долгаѰ.

Что я должен делать, учитывая, что у Злого Гения есть план на мою жизнь? Ответ зависит от того, с каким именно genius malignus я имею дело, ведь они бывают разными. Рассмотрим две вариации на эту тему: «оруэлловскую» и «сталинианскую» версии Злого Гения.

* * *

Дэниел Деннет вводит две модели сознания: «оруэлловскую» и «сталинианскую» (Dennet 1991, 115–126), с тем, чтобы в конечном счете сказать: у нас, «изнутри» нет возможности их различить. Так зачем же вводить две модели? Для того, чтобы «дзэнским» жестом в конце мысленного эксперимента («коана») развеять ложные предпосылки. Насколько это близко стратегии, которая подчеркивает неразличимость «совести» и подобия совестиѰ? Можно ли развеять ложные предпосылки и избыточные сомнения, подобным же жестом указав на их неразличимость? Для этого перенесу «оруэлловскую» и «сталинианскую» модели в этическую плоскость; впрочем, для начала нужно будет представить эти модели в варианте Деннета.

Бостонский философ отталкивается от феномена ложных воспоминаний. Для начала он приводит следующий эксперимент: «Два разноцветных пятна, [отстоящие друг от друга в поле зрения наблюдателя на 4 градуса,] зажигаются каждое на 150 миллисекунд (с интервалом в 50 миллисекунд); в таком случае кажется, что первое пятно начало двигаться, а затем внезапно поменяло цвет посреди иллюзорного движения из первого положения во второе» (Dennett 1991, 114)[86]. Движения на деле не было, но нам кажется, что пятно якобы двигалось. Нельсон Гудмен, интерпретируя этот эксперимент, задался вопросом: «Как нам удается… заполнить (to fill in) пятном время и пространство по пути следования от первой вспышки до второй, раньше, чем вторая вспышка вообще появится?» (Goodman 1978, 73)[87]. Таким образом сформулированная проблема заполнения (filling in) лежит в основе одной из двух деннетовских моделей (так называемой «сталинианской»). Заполнение предвосхищает, тем самым создавая связь, выстраивает иллюзорное движение, которое переживается как подлинное (эффект, знакомый каждому телезрителю).

В другом примере (собственно деннетовском) зловредный экспериментатор внедряет вам поддельное воспоминание о даме в шляпе, которую вы якобы встретили на вечеринке, притом что ее там не было. Впрочем, нет нужды, чтобы ложные воспоминания нам внедряли именно нейрохирургическим путем, в роли Злого Гения может выступать культура с ее символическими институтами:

Иногда нам кажется, что мы припоминаем, даже очень живо, опыт, которого никогда не было. Давайте назовем такое примешивание чего-то к опыту задним числом или пересмотр памяти оруэлловским в честь леденящего образа Министерства Правды из романа «1984», министерства, которое без устали переписывало прошлое и тем самым закрывало доступ к (реальному) прошлому всем, кто следовал его указаниям. (Dennett 1991, 116)[88]

Проблема неосознаваемого пересмотра памяти (примешивания к опыту того, чего в нем не было), лежит в основе «оруэлловской» модели. Пересмотр и примешивание (contaminations) происходят задним числом, ретроактивно и знакомы каждому, кто наблюдал, как вместо одного учебника истории вводится другой, с иначе расставленными акцентами.

Как будут соотноситься проактивное заполнение, предвосхищение и ретроактивный пересмотр, примешивание?

Оруэлловский пересмотр – это только один из способов одурачить потомков. Другой способ предполагает постановочные суды, тщательно прописанные инсценировки ложных свидетельств и фальшивых признаний, подкрепляемые сфабрикованными уликами. Назовем эту уловку сталинианской (Stalinesque). Заметьте: мы обычно уверены в том, какого рода фальсификацию в отношении нас хотят произвести, оруэлловскую или сталинианскую, но за нашей уверенностью стоит только счастливое стечение обстоятельств. При всякой успешной компании по дезинформации нам пришлось бы гадать, чем являются отчеты в газетах: оруэлловскими отчетами о судах, которые вообще никогда не проходили, или подлинными отчетами о постановочных судах, которые на деле прошли – мы, может быть, и не сумели бы отличить одно от другого. Если бы все следы (газеты, видеопленки, личные мемуары, надписи на могильных камнях, свидетельства современников) были бы либо стерты, либо пересмотрены, нам неоткуда было бы узнать, имела ли место сначала фабрикация, высшей точкой которой стали постановочные суды, история которых нам известна во всех подробностях, или, скорее, после массовой казни фабрикация истории прикрыла эти деяния, так что никого суда такого рода на деле и не было. (Dennett 1991, 117)[89]

В терминах этой книги можно говорить о неразличимости «оруэлловской» и «сталинианской» стратегии поведения Злого Гения. Причем ему не обязательно одурачивать нас в том, что касается простейших арифметических операций (как в декартовских примерах[90]), он вполне может внедрять мне, скажем, моральное осуждение или чувство вины, которое я буду проживать как свое.

Деннет предлагает и другую мизансцену