Дурман Востока: По следам Оруэлла, Конрада, Киплинга и других великих писателей, зачарованных Азией - Давид Хименес

чтобы увидеть другой Гонконг – где три поколения одной семьи могут ютиться в квартирке площадью тридцать квадратных метров. Большие квартиры делят на клетушки и сдают их тем, кому не по карману снять себе нормальное жилье. Их обитатели, проиграв битву за покорение города контрастов, не ропщут и покорно разбредаются на ночь по своим каморкам. Местное правительство намеренно разогревает цены на недвижимость, потому что продажа земель является основным источником доходов и позволяет поддерживать налоги на самом низком из возможных уровне. А это привлекает сюда миллионеров – что еще больше гонит цены вверх, и это уже касается всех. После того как экономика Китая пережила стремительный подъем, на Гонконг обрушилась очередная волна миллионеров: нуворишей, отмывавших коррупционные доходы. Вместе с иностранными мигрантами они постепенно меняли облик города, и он перестал быть перекрестком между Востоком и Западом. Вместо того чтобы взять лучшее от обоих миров, Гонконг стал впитывать самое худшее. Волюнтаризм коммунистического Китая и увеличивающий неравенство капиталистический оппортунизм западных элит. За бортом города возможностей оставалось все больше и больше людей, а Пекин тем временем закручивал гайки и урезал свободы, что в конце концов привело к «революции зонтиков» 2019 года. Общественное недовольство не только имело под собой социальную, экономическую и политическую подоплеку, но и было связано с вопросами национального самосознания. Что произойдет с островом в 2047 году, когда срок действия свобод по принципу «Одна страна, две системы» подойдет к концу? Да и будет ли Пекин дожидаться этой даты, чтобы ввести тотальный контроль? Гонконгцы чувствовали, что очень скоро их город станет просто еще одним из китайских мегаполисов. Впрочем, то, что для местного населения и иностранцев выглядит как печальный конец, для Китая просто устранение аномалии, возникшей в результате Первой опиумной войны. Возврата к прошлому не будет, потому что коммунистический режим не считает, что к прошлому нужно вернуться.

Подлинное сошествие в ад для Марты Геллхорн и Хемингуэя начинается, когда они попадают в континентальный Китай, по сравнению с которым Гонконг – передовой город. Китай в то время не просто воюющая страна, там есть целые области, по уровню развития напоминающие самые бедные места Африки. Инфраструктуры – ноль, и любая поездка превращается в целую экспедицию. Это сегодня Китай испещрен автомагистралями, строит великолепные аэропорты в самых отдаленных местах и запустил между шанхайским аэропортом и городом поезда, мчащиеся со скоростью четыреста километров в час и способные довезти своих пассажиров от места к месту за семь минут. В сороковые годы на то, чтобы проехать пятьдесят километров, уходило шесть часов. Отмеченные на карте дороги представляли собой реки грязи. А когда грязь высыхала, образовывались ямы, в которых шины «взрывались, как петарды». Гигиена была понятием весьма условным: даже «люксовые» отели кишели насекомыми. В первом номере, который заняла чета писателей, разразилась жестокая война между комарами и мухами за право сожрать постояльцев. Безоговорочную победу в ней, по мнению Геллхорн, одержали мухи. Следом появились клопы, выбиравшиеся из щелей в дощатом полу. Волна за волной насекомые, которых к тому же невозможно было раздавить, штурмовали деревянную кровать. Хуже всего было то, что журналистка даже не могла никому пожаловаться, ведь идея устроить поездку в Китай принадлежала ей. Что же до УТ, могучего спутника Геллхорн, то он, несмотря на свой раздражительный характер, не протестовал и лишь потешался, глядя, как его жена впадает в отчаяние. Каждый раз, когда происходила очередная катастрофа, он лишь спрашивал: «Ну и кто из нас хотел поехать в Китай?»

Упрямый Товарищ наслаждается своей правотой. В Вонг Шеке с ним приключается памятная история. Оказавшись на обеде с военачальниками армии генералиссимуса, он допускает типичную ошибку начинающего исследователя китайской гастрономии. Будучи человеком воспитанным, он съедает все, что ему приносят, чтобы продемонстрировать принимающей стороне, что ему все очень нравится. Но для китайцев пустая тарелка означает, что гость еще не наелся. Блюда следуют одно за другим, все ждут, пока наконец на тарелке останется хоть что-нибудь, чтобы удостовериться, что гость остался доволен. Покончив с трапезой, Хемингуэй устраивает алкогольный поединок с четырнадцатью китайскими офицерами и перепивает всех. «Половина участников попойки закончила трапезу под столом», – пишет Марта. И это несмотря на то, что китайцы играли на своем поле и все пили желтое рисовое вино. Хемингуэй не брезгует никаким алкоголем, даже настойкой на змее. И пока выпивка не заканчивается, «тот парень» спокойно переносит путешествие. Ну и к тому же: «Кто из нас хотел поехать в Китай?»

Марта тем временем лишена даже возможности нормально сходить в туалет. Все отхожие места, попадающиеся на пути супружеской четы, грязны, отвратительно пахнут и завалены человеческими экскрементами. Муж советует ей облегчиться в пруд с утками. В конце концов она соглашается воспользоваться общественным туалетом, но стоит ей подняться в него по бамбуковой лестнице и присесть, как появляется эскадрилья японских самолетов и звучит сигнал воздушной тревоги. «Бедняжка М., – глумится над ней Хемингуэй, когда опасность осталась позади, – это была бы крайне нелепая смерть. Бесстрашная военная журналистка М. погибла при исполнении служебного долга. Где и при каких обстоятельствах это произошло? – задаются вопросом газеты всего мира».

Любой, кто еще недавно путешествовал по Китаю, вполне поймет Геллхорн. Таких ужасных общественных туалетов я не видел нигде в мире. За время нашей поездки в Бенг-Лонг, того самого злосчастного путешествия в деревню казненных в Юньнане, мы несколько раз останавливались облегчиться. Я честно пытался войти в уборную, зажав нос, но каждый раз не выдерживал и играл отбой. К чудовищной грязи и вони добавляется полное отсутствие приватности: между унитазами нет никаких перегородок. А впрочем – какими там «унитазами». Речь о дырках в полу, над которыми, скрючившись, на корточках сидели китайцы, натужно справляя нужду под аккомпанемент соответствующих звуков. С годами ситуация стала выправляться, что в очередной раз подтверждает: лучшим показателем развития и модернизации страны служит состояние общественных туалетов. Взять, к примеру, Японию. Американцы, обосновавшиеся в этой стране после победы во Второй мировой войне, были в ужасе от японских общественных туалетов. Но параллельно с тем, как страна проделывала путь от руин к чудесному восстановлению, превратившись в самую технологически развитую державу на планете, ее уборные также эволюционировали до невероятного уровня. В свои первые поездки в Японию мне было нелегко разобраться, как пользоваться тамошними хитрыми устройствами. Конечно, здорово, что они дополнили унитазы музыкой, регулятором температуры сиденья и датчиками, автоматически подстраивающими высоту под пользователя. В некоторых туалетах даже была функция детального анализа мочи за три минуты. Вот только, чтобы разобраться во всех этих кнопках и функциях, число которых порой достигало двадцати, требовалось прочесть целое руководство. Как-то раз в одном токийском ресторане я перепутал кнопку и получил струю воды прямо в лицо. Потом из разговоров с другими экспатами я понял, что это своего рода инициация для новоприбывших. Со многими спортсменами, певцами и предпринимателями в их первый приезд в Японию происходило то же самое.

Японцы очень гордятся своими туалетами. В Японии даже есть Ассоциация туалетов, в которую входят ученые, чиновники, архитекторы и производители. На ежегодных собраниях ассоциации делаются доклады об инновациях в этой области. Есть и посвященные уборным музеи, конференции, веб-страницы и конкурсы. Более того, вот уже несколько лет, как Япония отмечает 10 ноября День туалета. Подтверждением тому, что это чисто японская мания, служит тот факт, что компании Sony, Toyota и Mitsubishi, экспортирующие на Запад все, что только можно, так и не сумели вывести на другие рынки свои продвинутые унитазы со всеми их функциями и кнопочками. Японская чистоплотность, тесно завязанная на синтоизм и его постулаты о чистоте, распространяется на дома, офисы и личную гигиену. Впрочем, скорее всего, японцы просто поняли, что нет ничего, что говорило бы о взаимном уважении и развитии гражданского общества больше, чем желание оставить для следующего посетителя уборной безупречно чистый унитаз.

Туалетный вопрос со временем перерос в геополитический. Китайцы и японцы уже очень давно не ладят между собой. Я бы даже сказал – сложно найти два других народа, которые бы столь сильно