Арнольд Дейч. Вербовщик Божьей милостью - Александр Юльевич Бондаренко

нелегко сближается с людьми. Он часто просто боится разговаривать из-за своего дефекта речи и не желая быть смешным. Ему трудно лгать. «Сынок» изучил глубоко марксистское учение и вообще изучает всё основательно, но всегда скажет, что он знает мало. Его жена – первая женщина в его жизни. Он женился на ней вскоре, как познакомился с ней. Решающим моментом для него было то, что она была товарищем. Он имеет большие знания по истории, географии, экономике и, одновременно, любит и разбирается в музыке. Он, безусловно, сентиментальный человек, но вследствие воспитания отца и всей атмосферы жизни английской буржуазии эта сторона его характера несколько исковеркана. Он человек скромный, не умеет обращаться с деньгами в том отношении, что не умеет их распределить, однако к нашим деньгам он относится очень аккуратно. Одно время он был без работы, и мы тогда его материально поддерживали, что ему было очень неприятно. Он пользуется большой любовью и уважением за свою серьёзность и честность. Он был готов без всякого соображения всё для нас сделать, и на нашей работе проявил всю свою серьёзность и старательность. Он человек мягкий, добрый. Не проявляет особого интереса к женщинам. Очень небрежен в своей внешности. У него были семейные трудности с его женой. Так как я дружил с обоими, то они обратились ко мне за советом, как им быть. Для них решающим было наше решение в этом вопросе. Этот и ещё другие случаи показывают, насколько он дисциплинирован. По характеру своему он склонен к пессимизму и поэтому нуждается в постоянном приобадривании.

Вот какая характеристика суперразведчика Кима Филби, совсем неожиданная. Но значит, именно таким он тогда и был…

Итак, основной целью этого разговора «было вызвать у Филби интерес к секретному поручению международного значения, задеть его за живое, затронуть авантюрную жилку. Филби должен был вынести из этого впечатление, что ему дан шанс не только принять участие в значительных событиях, но и быть их творцом, что для 22-летнего молодого человека было весьма заманчиво. Позже Филби говорил: “Для меня предмет гордости, что в столь юном возрасте я был приглашён сыграть мою… роль… Никто дважды не задумывается над предложением вступить в элитные ряды”.

Возможно, специфика его задания была ему открыта позже. Но в ретроспективе мы видим, что уже в середине 30-х годов Филби начал создавать образ, который должен бы привлечь к нему внимание СИС как к потенциальному кандидату, и который надёжно защищал его в последующие опасные тридцать лет»[174].

Защищал его и вот какой ещё момент. Как вспоминал Филби, Дейч спросил:

– Как вы восприняли то, что вам пришлось таким окольным путём ехать на нашу сегодняшнюю встречу?

Я ответил, что мне это показалось весьма увлекательным.

– Сколько времени вы потратили?

– Около двух часов.

Он одобрительно хмыкнул, затем бросил на меня острый взгляд и лукаво улыбнулся:

– Посмотрим, что вы скажете после сотого раза.

Отто раскусил меня. Задолго до сотой встречи я был сыт по горло нашим ритуалом соблюдения безопасности. Но по мере того, как шли годы, а я всё ещё оставался на свободе, я начал укрепляться в мысли, что своим «долгожительством» обязан именно этой рутине[175].

…В то же самое время на другом берегу Ла-Манша произошло на первый взгляд совершенно рядовое событие: сотрудник советского торгпредства Лев Николаев встретил своего коллегу по фамилии Верник. Вместе они работали шесть лет тому назад, а за это время очень много воды утекло. Николаев теперь официально именовался Уильямом Голдиным, гражданином США, тогда как реально – он же Орлов, он же Никольский, он же Фельдбин – являлся нелегальным резидентом советской разведки в Париже с оперативным псевдонимом «Швед». Верник же оказался «неверником», потому как давно уже сбежал на Запад и теперь, опять-таки, давно уже не представляющий никакого интереса для тамошних спецслужб, успешно спивался в Париже. Для советских спецслужб он также был совершенно не интересен, потому как не имел к ним никакого отношения и ничего про них не знал, а «длинные руки» тогда ещё ОГПУ дотягивались только до тех предателей, которые могли нанести и наносили существенный вред. К этой теме, к сожалению, нам ещё придётся обращаться…

Услышав, как его окликнули именем «Лев», Фельдбин чуть-чуть ускорил шаг и постарался смешаться с толпой, втайне надеясь, что кто-то, которого он пока не видел – оглядываться было нельзя! – либо обознался, либо отстанет, но не тут-то было. Верник его догнал и положил руку на плечо: «Чего же ты, приятель, своих не узнаёшь?»

…Нелегальные разведчики не раз нам рассказывали, что их бывшие однокурсники по МГИМО (из тех, кто оканчивал это престижное учебное заведение) имеют дурную привычку бурно выражать свою радость при встречах за кордоном и называть их подлинными именами. Герой России Алексей Козлов[176] вспоминал, как где-то в Европе он с женой пришёл на джазовый концерт, занял место в первом ряду, и тут откуда-то с галёрки его стали окликать советские дипломаты – пришлось срочно уйти пить пиво, оставив жену наслаждаться музыкой… Во время подобных уличных встреч, если не удавалось свернуть в сторону, следовало делать каменное лицо и жёстко отвечать на «туземном» языке, что вы, милостивый государь, обознались. Если же рядом, никого нет, то можно и матом послать – так бывает…

Но в данном случае, мельком глянув на помятые лицо и костюм Верника, «Швед» понял, что этот вариант «не прокатит» – уж больно рад был случайной встрече его бывший коллега по торгпредству, явно предвкушавший дармовую выпивку. Скандалить, изображая справедливое негодование, и кричать: «Предатель, знать тебя больше не знаю!» – также было нельзя, это привело бы к конфликту, который ещё неизвестно чем закончился бы для человека под чужим именем, а потому пришлось вести перебежчика в бистро и угощать. Попутно «Швед» рассказал, что он здесь ненадолго в командировке, скоро возвратится в Москву, так что больше они не увидятся, – но Верник этому не поверил. Он стал названивать в торгпредство, встречать и расспрашивать бывших своих коллег и даже привлёк к поискам других перебежчиков. Не исключается, что он мог что-то знать о принадлежности «Шведа» к разведке – не так-то было просто сохранить эту тайну, работая в советских загранучреждениях, и рассчитывал сделать на этом какой-то свой «гешефт»…

Нет смысла объяснять, что «работать американцем» в таких условиях было невозможно. В итоге по распоряжению из Москвы Орлову-Фельдбину пришлось срочно передавать свои дела другому (а тогда шла очень интересная разработка, которая привела к успеху!) и переезжать сначала в Швейцарию, оттуда –