Арнольд Дейч. Вербовщик Божьей милостью - Александр Юльевич Бондаренко

другой, однако к данному моменту мог привязаться кто-нибудь излишне подозрительный, так что пришлось бы долго объяснять, что Ким выступал исключительно в качестве «волонтёра», что ни под какие запреты не подходило.

Тут, кстати, можно дать ответ и на ранее поставленный вопрос: какова вина Арнольда Дейча в том, что в разного рода уважаемых британских заведениях, типа МИДа и разведки, не удалось создать первичные организации британской компартии? Дело в том, что «своих» людей, которые готовились прийти в эти ведомства, «Стефан» убеждал не вступать в партию или даже поспешить выйти из неё. Агент, как и жена Цезаря, должен оставаться вне подозрений. Потому и Ким Филби не вступил в британскую Компартию – но это уже будет связано с дальнейшими событиями.

В личные дела Филби мы лезть не будем, так что оставляем без комментариев тот вопрос, насколько его матушка, родственница будущего фельдмаршала Монтгомери, порадовалась своей невестке – можно понять, что поводов «для радости» было немало. (К «анкетным данным» можно прибавить ещё и строптивый характер.) Впрочем, брак этот продержался недолго – что и неудивительно…

Через день или два по возвращении с континента Ким пришёл в штаб-квартиру Коммунистической партии Великобритании, по иронии судьбы располагавшейся на Кинг-стрит[163], где его принял и внимательно выслушал Уильям Галлахер[164], будущий руководитель КПВ. Что-то для себя отметив, этот почтенный джентльмен сказал, что относительно Кима Филби следует навести справки, потому как из закипающей Европы сейчас, к сожалению, приезжает немало подозрительных людей, а так как Компартия Австрии находится на нелегальном положении, то это требует времени. В общем, ему было предложено «заглянуть месяца через полтора». Такой приём не порадовал, и выпускник Кембриджа, не отказываясь пока ещё от плана вступления в КПВ, стал готовиться к поступлению на государственную службу. Для получения соответствующей рекомендации он, как мы уже рассказывали, обратился к двум Робертсонам, и тут, совершенно неожиданно, его постигла неудача. Потенциальные поручители, что называется, «проявили принципиальность», а может быть, и просто перестраховались – мол, Филби-младший обязательно чего-нибудь отчубучит, а нам потом объясняться. Стоит ли?

«Когда Сент-Джон узнал об этом, он пришёл в ярость. Из Джидды Филби-старший написал домой письмо, в котором заявил, что никто не должен страдать из-за своих убеждений и что Ким имеет полное право верить в учение о коммунизме. Затем он отправил письмо Дональду Робинсону, в котором писал: “И здесь возникает главный вопрос – будет ли Ким лояльным правительству, когда поступит на службу. Некоторые люди могут подумать, что я был нелоялен, но это далеко от истины. Я никогда не скрывал, что выступаю против политики правительства. Вышел в отставку, так как хотел иметь возможность открыто и публично высказывать свою точку зрения”»[165].

А ведь отнесись эти два Робинсона к рекомендациям более формально, или к Киму – более снисходительно, и открылась бы перед ним прямая дорога в Форин-офис, а там, откуда знать, как сложилась бы его дальнейшая судьба. Сумел бы он получить столь богатый и интересный опыт, как получил на журналистской работе и во время гражданской войны в Испании? Удалось бы ему потом перейти из Форин-офис в СИС, где он достиг серьёзнейших служебных высот, пребывая в то же время советским агентом? Вне всяких сомнений, человеком он был уникальным, имел твёрдые убеждения, но именно обстоятельства либо способствуют развитию личности, либо его тормозят. По счастью, всё получилось так, как получилось, а Дейч сумел очень чётко «вычислить» этого человека, не только определить его перспективы, но и оценить те самые уникальность и цельность его личности.

В общем, получилось так, что две неудачи – со вступлением в КПВ и устройством на госслужбу – фактически определили дальнейший ход событий. Вот что писал о произошедшем Ким Филби в своих воспоминаниях:

Однажды вечером, где-то в середине мая, к нам зашёл близкий приятель, с которым я после возвращения из Вены виделся раза два или три… После нескольких общих фраз он предложил мне прогуляться, галантно извинившись при этом перед Литци за столь необычную просьбу. Когда мы вышли на Вест-Энд-лайн, он поинтересовался, получил ли я какие-нибудь известия с Кинг-стрит. Услышав отрицательный ответ, он сказал, что собирается сделать мне предложение, способное коренным образом повлиять на моё будущее. Мной интересуется один человек, некто «чрезвычайно важный». Человек этот в курсе того, чем я занимался в Австрии, и хотел бы встретиться для обсуждения некоторых возможных вариантов, вытекающих из моей предыдущей деятельности. Готов ли я с ним встретиться?[166]

Известно, что в разведке мемуары документами не считаются – слишком это субъективные тексты, зависящие от многих обстоятельств. В частности, даже здесь многие годы спустя Ким Филби, привыкший к режиму секретности, основательно искажает картинку произошедшего, что в итоге представляется смешным для тех, кто знает истину (в масштабах данного эпизода, разумеется).

Суть в том – и «Стефан» указывает это в разных своих отчётах, – что с Филби его знакомил не какой-то «близкий приятель», а та самая «Эдит», о которой писал Дейч. И разве тут можно поверить, что, «галантно извинившись» перед Литци, «Эдит» запросто уводит её мужа куда-то в ночь? С какой такой целью?! Тем более что тут, извините, встретились не две чопорные и холодные английские леди, а две молодые и горячие австрийские еврейки, с «характерами», со взрывным темпераментом – тут можно было бы и в волосы вцепиться «разлучнице», отстаивая свою «собственность», несмотря даже на то, что они товарищи по партии… Так что всё было совершенно по-иному.

«Эдит», знавшая Литци ещё по Вене, предложила подруге встретиться в кафе, и та, делающая первые шаги по Лондону, пришла, разумеется, с мужем. «Эдит» не знала его лично, но знала о нём достаточно много… Естественно, об этой встрече «Эдит» рассказала (или – доложила, тут явно было конкретное задание) «Стефану», обратив особое внимание на то, что в обозримом будущем Ким собирается вступать в партию.

«Было важно сделать предложение Филби до истечения тех шести недель, когда он должен был снова пойти в штаб-квартиру компартии. Поэтому Рейф и Дейч решили форсировать длительную процедуру тщательной проверки, на которой обычно настаивал Центр, перед тем как сделать первый завуалированный подход к потенциальному агенту. Судя по её отчёту, содержащемуся в досье Филби, Тюдор Харт через собственные каналы в австрийском подполье быстро произвела проверку, и когда результаты оказались положительными, Дейч с разрешения Рейфа, исполнявшего обязанности резидента, вышел на личную встречу с Филби.

Проведение вербовки столь быстрыми темпами было сопряжено с некоторым риском, и Рейф понимал, что может заслужить неодобрение со стороны осторожного руководства Центра, если операция не удастся.