Немецкая катастрофа. Размышления и воспоминания - Фридрих Мейнеке

положение дел. Число заблуждавшихся, но по сути своей безобидных и порядочных, даже идеалистически настроенных попутчиков национал-социализма было неизмеримо велико. Поэтому нужно практиковать не только строгое правосудие, но и человеческое понимание. Одного члена партии нельзя приравнивать к другому – distinguendum est[135], скажем мы нашим судьям, именно мы, с самого начала осуждавшие нацизм. Речь идет не о том, чтобы проявить мягкость в отдельных случаях и спасти множество судеб; нужно не допустить всеобщего ожесточения народа, которое может быть вызвано ощущением несправедливости[136]. Это ожесточение способно помешать нашему внутреннему выздоровлению и превратить Германию в очаг ужасной болезни. Весьма велико было и число тех, кто внутренне противился Гитлеру, но ради выживания внешне подчинился ему. Некоторые, способные в одиночку принять мученический венец, не сделали этого ради выживания своей семьи. В конце концов изощренная карательная методика нацистской партии предусматривала, что за одного будет страдать весь его «род».

Победители заявляют, что собираются искоренить не только национал-социализм, но и милитаризм, в котором видят корень всех мировых зол. Наши вооруженные силы, наша всеобщая воинская обязанность должны уйти в прошлое. Полвека назад я сам называл военный закон Бойена от 3 сентября 1814 года, вводивший в Пруссии призывную систему, великим деянием, открывшим новую эпоху в национальной и мировой истории; я и сегодня придерживаюсь того же мнения. Но разве не все великие и плодотворные идеи порождают в процессе своего исторического развития как благо, так и зло? Пережитое оказало большое влияние на наше восприятие истории – демонические глубины человеческой, исторической жизни предстали перед нашими глазами в еще более потрясающем виде, чем когда-либо. Мы уже говорили о том, что развитие прусско-германского милитаризма имело как позитивные, так и негативные черты, которые следует разделять. Бойен, ученик Канта и Шарнхорста, был не просто солдатом, стремившимся создать большую и боеспособную армию. Он являлся также воспитателем народа в делах политики и этики, и всеобщая воинская обязанность, как благородная прививка, должна была придать более высокое нравственное содержание военной службе и всей жизни общества. Созданный им идеал ландвера противостоял грубому милитаризму, восходившему к Фридриху Вильгельму I. Этот милитаризм, конечно, тоже обладал этическими ценностями, но из-за своей духовной узости утратил связь с высокой культурой, превратился в простой инструмент государственной власти и способствовал опьянению силой, характерному для позднего XIX столетия. Изучая борьбу, которую вел Бойен, я много лет назад впервые осознал двойственность прусской души. В ней все время боролись друг с другом высокий и низменный принципы, и второй в итоге победил; мы должны честно признать это и извлечь уроки. Низменный и выродившийся милитаризм с готовностью стал слепым орудием Гитлера и в облике Ваффен-СС достиг последней, наиболее порочной стадии своего развития; он погубил все. Он может и должен исчезнуть, чтобы в будущем благородные ростки нашего нового военного духа взошли на свободном от сорняков поле. Ведь без здорового военного духа ни один народ не сможет долго прожить в центре Европы, не потеряв себя.

Безусловно, в последней войне множество немецких солдат считали, что являются носителями этого духа и выполняют свой тяжкий долг. Сейчас перед ними стоит не менее сложная задача – осознать, что их порывом бессовестно злоупотребили и что для предотвращения подобного зла в будущем прежний милитаризм должен исчезнуть. Это станет весьма болезненным процессом в особенности для тех офицеров, которые остались носителями благородных традиций эпохи Шарнхорста. В результате уничтожения старой, славной и гордой традиции они теряют нечто такое, что составляло для них Отчизну, было жизненной необходимостью. Но не находимся ли мы все сегодня в подобном положении? Глубоко чувствуя боль, мы не должны позволить ей овладеть нами, тешить нас иллюзиями и сломить нашу волю к жизни и обновлению.

Остаться без армии сегодня – не значит остаться беззащитными навсегда. Достаточно унизительным является уже тот факт, что от решения иностранных держав зависит, когда мы вновь сможем пользоваться правами свободной нации. Но сегодня вызванный нашим унижением гнев должен быть направлен на виновников этих бед. Мы должны проклинать высокомерие тех, кто привел нас к гибели, и глупость тех, кто без внутреннего протеста подчинился такому руководству.

Радикальный разрыв с нашим военным прошлым, который мы должны сегодня принять, ставит вопрос о том, как нам в принципе относиться к нашим историческим традициям. Невозможным и самоубийственным шагом было бы скопом бросить их в огонь, стать ренегатами. Однако привычная картина истории, с которой мы выросли, нуждается теперь в основательном пересмотре; мы должны четко отделить друг от друга истинные и ложные ценности в нашем прошлом. По нашему убеждению, на это парадоксальным образом способно лишь то историческое мышление, которое особенно хорошо воспринимает дьявольски тесную связь истинных и ложных ценностей в истории. На наш взгляд, к «вечным, железным, великим законам» бытия, о которых говорит Гёте в оде «Божественное», принадлежит и то, что добро и зло, Божественное и дьявольское часто неразрывно связаны друг с другом. В своей оде Гёте продолжает: «Лишь человек способен совершить невозможное – он различает, выбирает, судит». Как же невозможное становится возможным, как получается, что мы часто видим добро и зло неразрывно переплетенными друг с другом, но разделяем их нравственным суждением и действуем во имя добра? Логически этого никогда не понять, это необходимо испытать. Если наблюдатель рискнет взять на себя задачу отделить в нашем историческом прошлом добро от зла, высокое от низменного, заменить устаревшие представления новыми оценками, он все же должен сознавать, что остается человеком и находится в плену духа своего времени. Тем не менее нужно взяться за дело – с осознанием своей ответственности, с чистыми, гуманистическими, патриотическими помыслами!

С этой позиции мы выступаем против утверждения, которое часто доносится из лагеря победителей: все несчастья происходят якобы не из Третьего рейха, а возникли намного раньше, при Бисмарке, если не при Фридрихе Великом. Однако обе названные фигуры вызвали не больше неурядиц, чем производит любое молодое государство, полное жизненных сил и соперничающее со своими более старыми соседями. Эти соседи долго боролись друг с другом за власть и влияние, и их, разумеется, не радовал новый источник беспокойства, создаваемый Фридрихом Великим и Бисмарком. Но все оставалось в рамках норм и границ старой Европы, культуре которой ничто не угрожало. И не следует ли упрекнуть прусский милитаризм на основе нашей же критики в том, что он привнес в развитие Запада элемент, враждебный культуре? В таком случае достойным осуждения оказывается и упомянутый выше военный закон 1814 года с всеобщей воинской обязанностью, которую, впрочем, ввели у себя