Дресс-коды. 700 лет модной истории в деталях - Ричард Томпсон Форд

На этой карикатуре поклонница блумерсов убеждает своего обессиленного мужа. Подпись гласит: «Нет, Альфред, отложи этот глупый роман и сделай что-нибудь рациональное. Пойди и поиграй во что-нибудь. После женитьбы ты совсем не занимаешься спортом»

Так как стальной каркас кринолина заменил многочисленные нижние юбки, он был относительно легким и обеспечивал лучшую циркуляцию воздуха и бо́льшую свободу движений. Из-за его относительной дешевизны женщины разных социальных статусов могли его приобрести. Таким образом, кринолин помог привнести в женскую одежду некоторую долю социального равенства, которую готовое платье предоставило мужчинам.

За этим последовала вполне предсказуемая волна имитации статуса и подражания. Как пишет историк Малкольм Бернард, во многих публикациях XIX века появилась комическая фигура «возмущенной хозяйки дома в кринолине, [которая] приказывает своей идентично одетой горничной пойти и переодеться…»[241]. Автор эссе в Dundee Courier 1862 года требует принять регулирующий закон и жалуется:

На этой карикатуре женщина в блумерсах делает предложение мужчине. Подпись гласит: «Скажи, о скажи, мой драгоценный, ты будешь моим?» (надпись на рисунке: «Ты должна спросить у мамочки!»)

«Нам не следовало бы сильно беспокоиться, будет или нет принят регулирующий закон, запрещающий носить кринолин всем, кроме леди, которые могут позволить себе ничего не делать. Но для всех эта ситуация превратилась в помеху… от высших до самых нижних ступеней общества… Горничная… цепляется за стулья, толкает столы и подвергает опасности посуду, сметает бумаги, как вихрь. А когда она подкладывает уголь в огонь, то иногда уносит каминные щипцы как придаток к юбке…

Хорошо, что большинство девушек-служанок достаточно осторожны и им удается не стать жертвой загоревшегося кринолина… На фабриках девушки, босые, но в кринолинах, огорожены ими лучше, чем станки, среди которых они работают. И… даже не говоря уже об уродстве и опасности… многие кринолины – это склад для украденных вещей»[242]. Относительно легкий вес кринолина позволил юбкам расшириться до небывалого объема, что привело к появлению драматической новой моды и новых драматичных происшествий. Широкие юбки неизбежно задевали тех, кто стоял рядом, цеплялись за мебель, дверные проемы и соприкасались с горящим огнем в камине с катастрофическими результатами.

Некоторые считают, что загоревшиеся кринолины убили тысячи женщин по обе стороны Атлантики в течение примерно десятилетия, когда они были в моде. Кринолин быстро вызвал мощную смесь социальной тревоги и насмешек, которые так часто сопровождали женские наряды. На некоторых карикатурах женщин изображали давящими несчастных мужчин и держащими нежелательных воздыхателей на расстоянии с помощью кринолинов огромного размера. На других были нарисованы женщины, заманивающие мужчин в ловушку своими объемными юбками или прячущие под ними любовников[243].

С точки зрения практичности кринолин – это три шага вперед и два шага назад. Но даже Амелия Блумер в конце концов пришла к выводу, что стальная клетка была пределом раскрепощения, на которое могли рассчитывать женщины в XIX веке. Реформа одежды дала впечатляющее количество информационных бюллетеней, памфлетов и манифестов, но мало долгосрочных изменений в дресс-кодах.

В женской одежде до начала XX века сохранялись пышные юбки, поддерживаемые турнюрами, нижними юбками и кринолинами. Корсеты оставались популярными в Европе и США до Первой мировой войны, когда женщины активно начали работать. Реформа мужского платья тоже не задалась.

Профессиональная газета Tailor and Cutter в 1931 году выразила доминировавшее мнение, настаивая на важности «контроля [и] на таких сдерживающих предметах дисциплины, как пуговицы, запонки и подтяжки… Ослабление уз постепенно приведет человечество к телесному и духовному ослаблению и унынию. Если шнурки развязаны, галстуки распущены, а пуговицы исчезли, то вся структура современной одежды рушится… Общество развалится на куски». Еще один комментатор предупреждал, что традиционная мужская одежда, пусть и некомфортная, необходима для «сохранения социальной структуры общества».

Кринолин стал новым источником старых страхов по поводу женской фальши и лживости: на карикатуре неверная жена прячет любовника под объемными юбками

В 1932 году в дебатах под названием «Должен ли мужчина одеваться иначе?» некий доктор Энтони Брэдли защищал традиционную строгость мужской одежды, используя термины, которые отражали консенсус того дня: «Мужчина, который, находясь в одиночестве в джунглях, переодевается к ужину, делает это для того, чтобы убедить себя в том, что он не дикарь. Мягкая бесформенная одежда – это символ мягкой бесформенной расы… Крепкий и мужественный мужчина способен вынести жесткость накрахмаленной рубашки»[244].

Движения за реформу одежды и для мужчин, и для женщин основывались на ложной посылке, что одежда, прежде всего, должна быть комфортной. На самом деле главная задача одежды – это быть экспрессивной и поддающейся трансформации. Громоздкая, некомфортная, сугубо гендерная одежда оставалась, несмотря на свои непрактичные и объективно бесполезные характеристики, потому что мужчины и женщины всегда предпочитали силу символизма модной гендерной одежды любому комфорту, обещанному реформами. Указание на «непрактичность» одежды в узком смысле физического комфорта и свободы движений не звучит убедительно.

Наш выбор одежды никогда не базируется исключительно на практичности, выбираем ли мы элегантный деловой костюм или причудливое платье, тяжелые броги (ставшая исключительно декоративной перфорация на них изначально предназначалась для того, чтобы из обуви вытекала вода, так как в ней предполагалось ходить по болотам и трясинам) или сексуальные высокие каблуки (их предками была обувь персидских всадников). Вот почему, как верно отмечает Энн Холландер, «[реформа одежды] на основе здравого смысла была, разумеется, непродуманной и заранее проигрышной»[245].

Несомненно, женщины часто надевали корсеты, юбки на обручах, турнюры и кринолины по требованию мужчин. Однако сказать, что женская одежда была всего лишь симптомом мужского доминирования, было бы слишком большим упрощением. Бо́льшую часть временного периода, который мы рассматриваем, женская одежда придумывалась и шилась прежде всего швеями или заказывалась и подгонялась по фигуре в соответствии с пожеланиями богатых женщин.

Стереотипный модельер-диктатор, новый Пигмалион, преображавший женщину в соответствии с мужской фантазией, был не слишком распространенным явлением до 1858 года, когда английский портной Чарльз Фредерик Ворт открыл ателье в Париже и преобразил женскую одежду, внеся в нее элементы и технику пошива мужской одежды[246]. С тех пор мужчины-модельеры многое сделали для того, чтобы женщины «воплощали определенный образ в том или ином стиле, олицетворяли мужские абстрактные и конкретные страхи и мечты о женщинах», как пишет об этом Энн Холландер[247].

Получавшиеся в результате сексуализированные наряды и отношение, которое они отражали и укрепляли, способствовали подчинению женщин. Но фантазии сами по себе – это еще не угнетение. В самом деле, они долгое время были мощным элементом любой модной одежды, как мужской, так и женской. Мужская одежда, в свою очередь, также обладала собственной особой сексапильностью не потому, что она была строгой и практичной, а потому, что была изысканной и ассоциировалась с приключениями на суше, на море и на войне.

Как бы там ни было, гендерное разделение одежды также давало поколениям мужчин и женщин ощущение идентичности и комфорта в собственном теле. Мода часто жертвует физическим комфортом ради стиля и символического воздействия, поскольку комфорт – это нечто большее, чем тактильные ощущения. Холландер утверждает:

«Не следует считать, что все женщины в прошлом были негодующими жертвами длинных юбок и тугих корсетов… [женщины], стоявшие во главе государств… вели свои народы через трудные времена с огромным политическим талантом, энергией и усердием… одетые в тяжелые и очень жесткие наряды… с юбками и рукавами огромного размера… Их ощущение собственной власти… усиливалось и поддерживалось этими одеждами…

Поколения затянутых в корсет женщин в длинных юбках целый день сновали вверх и вниз по лестнице, выполняя домашнюю работу, склоняясь над лоханями для стирки, выбивая ковры, развешивая белье на веревках и бегая за детьми… Эта обычная женская одежда веками обеспечивала глубокое внутреннее удовлетворение… [она] давала женщинам ощущение целостности, которое всегда дает подходящая одежда,