Королева. Последняя биография Елизаветы II - Эндрю Мортон

спокойна и рассудительна, что, казалось, была готова к ужасной новости. Не было ни слез, ни эмоциональной бури, когда смысл случившегося полностью дошел до ее сознания. Конечно, она была бледна, почти прозрачна, очень взвинчена и напряжена. Однако все, кто находился с ней рядом в те дни, отмечали ее поразительную выдержку и четкость мысли, ведь думать предстояло о многом.

Несколько дней спустя охотник Джим Корбетт, сопровождавший принцессу в путешествии, отразил царившую тогда атмосферу в записи, оставленной им в гостевой книге: «Впервые во всемирной истории молодая девушка однажды вскарабкалась на дерево как принцесса, а на следующий день спустилась с него королевой»26.

Когда Елизавета снова вошла в дом, ее кузина и фрейлина Памела Маунтбеттен непроизвольно обняла ее и произнесла: «Какие слова тут можно подобрать?» Елизавета просто пожала плечами и ответила: «Что тут поделаешь»27. Спустя мгновение фрейлина опустилась в глубоком поклоне, осознав, что перед ней уже не просто подруга, а королева.

В последующие несколько часов новая государыня, загнав глубоко внутрь боль от потери, привела в действие механизм, выработанный многолетней королевской подготовкой, занявшись новыми и тяжелыми обязанностями. Елизавета не плакала, а сконцентрировалась на том, что ей предстояло исполнить. Как впоследствии описывал ее глава провинции Ньери Эдвард Виндли, «она была очень бледна и напоминала льдинку, точнее, она была как лед». На вопрос, как Елизавета приняла известие, Виндли ответил: «Она приняла его как королева»28.

Когда личный секретарь Елизаветы Мартин Чартерис, все еще в спортивном пиджаке, прибыл в резиденцию Лодж Сагана, юная королева подняла взгляд от стола и сказала: «Нужно сообщить в Австралию»29. Затем она написала генерал-губернатору сэру Уильяму Маккеллу, выражая сожаление за отсрочку предстоящего тура. Следуя процессуальному протоколу, Чартерис спросил, каким именем она хотела бы назваться. В ответ он услышал: «Своим собственным, Елизавета, конечно»30. Она закрепила свое решение, подписав несколько своих фотографий и фотографий семьи – «Елизавета Р[егина]»31.

Времени оставалось в обрез, так как в районе аэропорта в Нанюки ожидались грозы, но тем не менее Елизавета настояла на том, чтобы поблагодарить собравшийся персонал. Водитель Джеймс Косма А. Габата преклонил колени, чтобы поцеловать ей ноги при прощании. Так как траурная одежда находилась на борту королевской яхты SS Gothic в порту Мумбасы, королева уехала из Лодж Сагана в повседневной одежде – в белом с бежевым платье и белых перчатках, но с черной траурной повязкой на руке, которую она всегда носила в сумке.

Слухи в африканском буше распространялись молниеносно. Когда королева со своими спутниками прибыла в аэропорт, она с удовлетворением отметила, что многочисленные фотографы не только согласились на ее просьбу не делать снимков, но в знак уважения положили камеры на землю. Уже поднявшись по трапу, Елизавета помедлила на верхней ступеньке, как будто впитывая в себя поразительную первобытную атмосферу этой суровой земли. Писатель Джон Хартли описал эти секунды так: «Она стояла в надвигающейся темноте, неподвижная и полностью погруженная в себя. Все и вся застыли в молчании, затаив дыхание и прислушиваясь»32.

Через несколько мгновений все вернулось на круги своя. Связь с правительством и дворцом, хотя и прерывалась многократно, поддерживалась в течение всего бесконечно долгого перелета в Лондон. Премьер-министр Уинстон Черчилль прислал телеграмму с соболезнованиями от имени правительства. Мать тоже прислала сообщение: «Все мои мысли и молитвы о тебе»33. У королевы было достаточно времени, чтобы составить черновик обращения к Тайному Совету, запланированного на следующий день.

К моменту приземления в лондонском аэропорту королева отдохнула и овладела своими чувствами. Она была собрана и готова к встрече с официальной делегацией. Траурная одежда по-прежнему находилась на борту яхты SS Gothic, поэтому королева задержалась в самолете, ожидая траурный комплект – платье и вуаль – из Кларенс-хауса. Прежде чем выйти из самолета навстречу премьер-министру и другим встречающим, она бросила взгляд из окна.

Во время проживания в Кларенс-хаусе семья Елизаветы избегала пользоваться громоздкими и неповоротливыми «Роллс-Ройсами» и «даймлерами», предпочитая более современный и скромный автомобиль «Остин Принцесс». Но на взлетной полосе королева увидела ожидавший ее ряд черных официальных «даймлеров» и «роллс-ройсов». «А, они прислали эти катафалки», – произнесла королева 34. В преддверии похорон это было совершенно точное замечание.

5. Величие короны

По пути в Кларенс-хаус королева и ее свита снова видели на улицах Лондона много черного: по улицам безмолвно шли мужчины в черных костюмах и женщины в черных платьях или с черными повязками на рукавах. В витрине галантерейного магазина на модной Бонд-стрит хозяин даже выложил дамское белье черного цвета. Сентиментальный историк Джон Виллер-Беннетт, ставший официальным биографом Георга VI, вспоминал: «Народ Англии не скрывал глубины и искренности своего горя. Я видел многих в слезах»1.

Но у королевы Елизаветы II, в одночасье ставшей «высочайшим, могущественнейшим и исключительнейшим монархом», не было времени на проявление чувств. Прибыв в Кларенс-хаус, она встретила там ожидавшую ее бабушку, королеву Марию. Прямая и величественная, та встретила ее, стоя в приемном зале. Старая королева, пережившая пять королей и теперь потерявшая еще одного сына, склонилась в глубоком поклоне и поцеловала руку молодой королевы. Это был не столько момент родственного участия, сколько королевский символ. Фрейлина Елизаветы, леди Синтия Колвилл, едва сдержала слезы. Однако глаза хладнокровной бабушки были сухи. Она даже не преминула упрекнуть внучку за неподобающе короткую длину траурного платья 2.

Позднее Елизавета и принц Филипп в должности тайного советника прибыли в Сент-Джеймсский дворец для встречи Тайного Совета, в который входили 175 высокопоставленных сановников. Во время этого собрания, продолжавшегося 20 минут, королева провозгласила себя Королевой Елизаветой II и подписала присягу. Она заявила Совету: «Скорбь переполняет мое сердце, и сегодня я скажу только, что буду всегда работать так, как это делал мой отец в течение своего правления, – на благо и процветание моих народов, разбросаннных по всему свету»3.

Премьер-министр Уинстон Черчилль признался одному из своих личных секретарей Джоку Колвиллу, что молодая королева – «еще совсем ребенок»4. Однако он произнес воодушевленную речь в ее честь в переполненной палате общин. «Наша новая королева – это наша проекция в будущее. Достойная молодая леди – принцесса, жена и мать, – она является наследницей всех наших традиций и всей нашей славы, достигших своего величия во время правления ее отца, а также всех наших затруднений и проблем в мирное время, которые, как никогда, подстерегают нас теперь. Она также наследует нашу общую силу и верность»5.

Завершив все официальные дела, новая королева поспешила в Сандрингем, чтобы утешить скорбящих