Королева. Последняя биография Елизаветы II - Эндрю Мортон

перенес свой антагонизм на его племянника и отклонял любое предложение последнего. Умудренный опытом политик признавался своему секретарю, что, не питая к Филиппу враждебных чувств, он не любил герцога и не доверял ему, чтобы тот не смог навредить стране.

Памела Маунтбеттен, кузина Филиппа, вспоминала, что его «не жаловали и не признавали в Букингемском дворце. Придворные сплотили ряды против него. Черчилль заставил герцога Эдинбургского почувствовать себя отрезанным от всего. Он никогда не имел амбиций стать королем, однако не предполагал, что его так бесцеремонно отпихнут в сторону»33. За несколько месяцев Филипп потерял карьеру, имя, отцовские права, дом и свой супружеский авторитет. В качестве жалкой компенсации он купил электрическую сковородку, на которой мог по утрам жарить себе яичницу с беконом, не ожидая, когда ему принесут завтрак из кухни.

Королева, которая, по замечанию Ласселса, проявляла в то время необычную чуткость по отношению к другим, видела, как переживает муж. Она вышла замуж за честолюбивого и энергичного морского офицера, а не за человека, предающегося жалости к самому себе. Ему надо было забыть об унынии и заняться делом, это она понимала. Для начала Елизавета поручила мужу надзор за проектированием и постройкой новой королевской яхты на верфи Джон Браун в Клайдбанке в Шотландии. Для бывшего моряка с творческой жилкой и вниманием к деталям это оказалось прекрасным выходом из ситуации. Филипп присоединился к работе Хью Кассона – архитектора, оформлявшего интерьеры 412-футовой яхты. Это занятие пришлось по вкусу Филиппу, так как он интересовался дизайном и современными технологиями. Во время торжественного спуска яхты на воду в апреле 1953 года королева назвала ее Britannia.

Другое поручение королевы – возглавить комиссию по организации коронации 2 июня 1953 года, за несколько дней до знаменитых скачек Дерби в Эпсоме, – вновь привело к конфликтам Филиппа с влиятельной верхушкой, к которой на этот раз присоединилась и его жена. Королева категорически возражала против телевизионной трансляции церемонии, на которой настаивал принц. Позицию королевы поддерживали королева-мать, Черчилль, Ласселс и архиепископ Кентерберийский. Последний опасался, что привычка Елизаветы облизывать губы может показаться неуместной на таком торжественном событии. Филипп, выступавший за науку и прогресс (он первым из членов королевской семьи стал летать на вертолете), стоял за использование телевидения – технологического новшества, которое позволило бы милионам людей стать свидетелями коронации.

Возражения королевы носили как практический, так и личный характер. Елизавета считала, что коронация представляла собой божественный акт. Во время ритуала с тысячелетней историей простой смертный превращался в мощный символ – получеловека-полужреца. И в то же время она беспокоилась, что телевизионная трансляция позволит зрителям увидеть ее растерянность, если что-то пойдет не так. Королева прекрасно помнила рассказы отца о своей коронации, которая изобиловала промахами: один из священников потерял сознание, и это задержало процессию; Библия оказалась слишком тяжелой, и ее пришлось заменить; палец архиепископа Кентерберийского случайно оказался на тексте присяги и мешал нервничавшему королю ее зачитать; один из епископов наступил на королевскую мантию, и отец не мог встать; а кроме того, корону подали архиепископу не той стороной, и так и надели на голову Георга VI, что привело к еще большему напряжению. Все недочеты складывались в смешной рассказ короля и казались забавными, – но только до того момента, когда ей самой предстояло пройти этот церемониал, приводивший ее в ужас. Елизавета совершенно не желала превращать священнодействие в фарс.

Но прогрессивный Филипп считал, что телевидение, приоткрывая завесу над священной церемонией, обеспечило бы бо́льшую поддержку народа. Выворачивая наизнанку аргумент викторианского конституционалиста Уолтера Баджота, он утверждал, что «дневной свет должен пролиться на таинство».

Несмотря на все аргументы Филиппа, старая гвардия одержала победу. 20 октября 1952 года дворец объявил, что коронация будет транслироваться только по радио. Пресса тут же выступила с критикой, обвиняя не столько королеву, сколько ее серых кардиналов. Газета Daily Express возмущалась: «Поразительно, что людей лишат возможности увидеть кульминационный момент этого замечательного и выдающегося события в британской истории»34.

На волне нарастающего недовольства правительство совершило поворот на 180 градусов. 8 декабря кабинет преподнес народу подарок к Рождеству, объявив, что церемония коронации будет транслироваться по телевидению. Елизавету хвалили как «народную королеву». Подданные верили, что именно она твердо стояла против приверженцев старых порядков, которые не хотели разрешить ее народу разделить с ней торжественный момент. Это был один из первых случаев заблуждения публики. Елизавета скорее была осторожной, чем прогрессивной; так же, как ее отец, она предпочитала опираться на прошлое и прецеденты. В этой супружеской паре именно Филипп ратовал за перемены.

Народная победа не была полной, так как королева настояла на том, чтобы ее не показывали с близкого расстояния и исключила из трансляции некоторые священные моменты, такие как причастие и миропомазание, как не подлежащие всеобщему обозрению.

Во время грандиозных дебатов по поводу телетрансляции Маргарет попросила у сестры о приватной аудиенции в Бельгийских покоях. Назревал еще один кризис. После короткого поклона Елизавете, за чаем Маргарет посвятила ее в тайну своих чувств к Питеру Таунсенду, бывшему конюшему короля, ставшему контролером двора королевы-матери, отцу двоих сыновей. Он был старше ее на 16 лет, и ему вскоре предстоял развод. Хотя возраст и незнатное происхождение Таунсенда не могли вызывать энтузиазма, однако главным препятствием к этому союзу служило слово на букву «Р» – развод. Согласно Акту о королевских браках от 1772 года, Маргарет, занимавшая третье место в порядке наследования британского престола, обязана была получить у монарха согласие на брак. По достижении 25-летнего возраста она могла бы выйти замуж за того, за кого хотела, но и тут был нюанс: она все равно зависела бы от вердикта Тайного Совета. Брак с разведенным, как это прекрасно знала Маргарет, был абсолютно невозможен как по мнению церкви, так и с позиции государства.

Королева, хорошо информированная о закулисной дворцовой жизни, не очень удивилась признанию сестры. Возможно, Маргарет и ее военный герой не проявляли должной осмотрительности. Елизавета отреагировала со сдержанной симпатией, но уклончиво. Ведь она выступала теперь не только как сестра, которая, конечно, желала Маргарет счастья, но и как королева, имевшая обязательства перед институтом монархии. Младшая сестра поставила королеву в исключительно трудное положение, которое обязывало ее принять официальную рекомендацию правительства.

Спустя несколько дней королева с принцем Филиппом пригласили Маргарет и ее возлюбленного на ужин для обсуждения вопроса в менее официальной обстановке. Поведение Филиппа несколько сбивало с толку. Он отнесся к ситуации, которую Таунсенд называл «щепетильной», как к чему-то очень смешному, веселился и шутил весь вечер. Однако связь между любовью дочери покойного короля