Заветная тайна Крота Фердинанда - Микаэль Брюн-Арно

— Я хочу быть барсуком, как вы все, — бормотал кротёнок, забившись под половинку ореховой скорлупы, в которой любил прятаться. — Я не хочу, чтобы надо мной смеялись, я не хочу, чтобы меня били, я не хочу быть кем-то другим!

— Руссо, солнышко моё, — отвечала ему Луизон, — всегда найдутся недобрые звери, которые будут насмехаться и показывать пальцем на тех, кто не похож на других. Это не значит, что ты должен измениться и стать кем-то ещё. Знаешь, когда я нашла тебя, ты вернул мне радость жизни, и я с самого начала знала, что сделаю всё, чтобы защитить тебя, — призналась барсучиха, обнимая Руссо. — И мне совершенно всё равно, кто ты — крот или барсук. Ты мой сын, и я буду любить тебя, кем бы ты ни решил стать.

— Мамочка, пожалуйста, я хочу быть таким, как ты!

Когда Барсук Руссо поступил в гимназию, он уже ничем не отличался от любого представителя своей породы, он стал точно таким, как его любимый дедушка, главный шляпник в Камушках. Каждое утро Луизон неохотно, но очень старательно рисовала мелом белые полоски, а потом ваксой — чёрные у него на голове, мечтая, чтобы в один прекрасный день её обожаемое дитя нашло в себе силы прекратить этот маскарад и стать самим собой. Шли годы, а Руссо по-прежнему оставался верен этому ритуалу; впрочем, когда ему исполнилось шестнадцать лет, он уже делал всё сам, без помощи мамы.

— Мне так нравится, — отвечал он на уговоры Луизон. — Я такого же цвета, как и вся моя родня, и это здорово. С тех пор как я стал выглядеть по-новому, ко мне никто не пристаёт.

И вот, на семнадцатый день рождения Руссо получил от Луизон подарок, который она давно собиралась ему сделать и только ждала, чтобы он стал достаточно взрослым, чтобы понять и оценить его. В присутствии всей семьи Руссо взял в лапы свёрток из красивой ткани и, развернув его, обнаружил внутри книгу под названием «Путешественник, искавший свои корни», крохотную рубашечку, на которой было вышито его имя, и ключ, который теперь помещался у него в лапе. Всё содержимое свёртка из красивой ткани должно было помочь Руссо осознать свою индивидуальность, от которой он столько лет отказывался, опасаясь новых страданий. Руссо полагал, что, если он признает себя кротом, это будет означать, что он согласится с тем, что был маленьким мальчиком, над которым все смеялись, которого могли бить за то, что он не такой, как все, что его бросили, когда он был ещё совсем младенцем. Глубоко в душе Руссо страдал, считая, что был нежеланным ребёнком. И если он по полдня сидел под ореховой скорлупой, то лишь потому, что надеялся, что она поможет ему почувствовать близость тех, кто не захотел его, кто не искал его и кто допустил, чтобы он, совсем один, плыл по речным волнам в ореховой скорлупке, которая запросто могла пойти ко дну.

— Вот, Руссо, те вещи, которые были при тебе, когда я тебя нашла, — сказала Луизон, глядя, как он разворачивает свёрток. — Отдаю их тебе в надежде, что ты сможешь примириться с самим собой, со своим прошлым и сможешь идти вперёд, помня о том…

— Я этого не хочу, — ответил Руссо, — не хочу… Они бросили меня в реку. Кому нужна память о родителях, оставивших своего сына? ТОЛЬКО НЕ МНЕ! — прокричал он и выбежал из-за стола.»

* * *

— И тем не менее сегодня я принимаю своё наследие и хочу сохранить память о родителях, — проговорил Руссо, закончив читать свой рассказ потрясённым слушателям. — Я столкнулся с фактами, доказавшими, что события, которые, как мне казалось, определили всю мою жизнь, вовсе не являлись таковыми, — я недавно узнал, что меня вовсе не бросили. И отныне я больше не стыжусь быть тем, кто я есть.

И, выхватив из кармана пиджака носовой платок, Руссо начал тереть морду и тёр её до тех пор, пока с его шерсти не исчезли последние следы мела и ваксы. Под этой раскраской скрывался молодой рыжий крот, а когда Руссо снова надел очки, Арчибальд подумал, что он очень похож на кое-кого из его знакомых. Когда же крот вынул из своей ореховой скорлупы книгу в красивом зелёном переплёте, хозяин книжного магазина всё понял окончательно.

За столом воцарилась тишина. При свете фонарей и светлячков участники литературного вечера ещё размышляли над сказанным, придумывали слова, которые могли бы утешить этого почти незнакомого им молодого крота. И, пока Элизабет собиралась с духом, чтобы что-то сказать, с другого конца стола донёсся тоненький голосок. Говоривший их всю жизнь искал слова, которые должен будет сказать в нужный момент.

— Нет, тебя не бросили, Руссо, — произнёс Фердинанд. — Я долгие годы повсюду искал тебя. Я утратил всякую надежду. И сегодня…

Взволнованный лис подхватил его на руки, и теперь Фердинанд стоял на коленях своего друга и протягивал лапы к Руссо. Все присутствовавшие словно онемели, потрясённые этой неожиданной встречей. Долгие месяцы болезнь Забвения, словно страшный злодей, разрушала память Фердинанда, запирала все двери на два оборота и уничтожала ключи, не оставляя ему никакой надежды на то, что он сможет когда-то открыть эти двери. И вот теперь, когда Руссо встал и вложил свою лапу в лапу отца, давно запертая голубая дверь вдруг приотворилась. И на сей раз Фердинанд повернул ручку двери, и она не обожгла ему пальцы.

Выбор Миры

Август, тридцать лет назад.

Мира и Фердинанд прошли уже половину пути, и теперь, несмотря на жару, решили остановиться и пообедать. В семье Кротов понимали, что регулярный приём пищи — дело серьёзное, и, если запоздать с обедом, кто знает, когда придётся полдничать? В четыре часа пополудни у бутерброда с шоколадно-ореховой пастой будет один вкус, а в пять — уже совершенно другой, это любому кроту понятно! Итак, в то утро, застелив кровати, убрав бельё в шкаф, закончив последние приготовления и заперев на ключ голубую дверь, Мира начала готовить корзинку с разными деликатесами для пикника, который был бы достоин её маленькой семьи. Очаровательный малыш Руссо спал, закутанный в пелёнки, которые она сшила своими ловкими лапками.

Рождение Руссо стало замечательной неожиданностью — честно говоря,