Заветная тайна Крота Фердинанда - Микаэль Брюн-Арно

стрелка обежит циферблат семьдесят тысяч раз, ты станешь большим, по-настоящему взрослым кротом. К этому моменту Медведь Гаэтан навсегда исчезнет из твоей жизни, и ты будешь совершенно счастлив. Ты будешь сам выбирать, что тебе делать, и никто и ничто не сможет тебе помешать. Ну, что скажешь, Фердинанд? Ты мне веришь?

— Я верю тебе, папа, — ответил маленький крот и теснее прижался к отцу.

— И когда это время настанет, ты сможешь дотянуться до любых, каких ты только пожелаешь коробок с шоколадом на полочках в кухне! — добавил Норбер, поднимаясь с кровати, и, смеясь, вышел из комнаты. Его голос постепенно затих и растворился в забвении.

Когда дверь захлопнулась, Фердинанд всё ещё крутил, крутил, бесконечно крутил заводную головку часов и улыбался. Теперь он крутил её в правильном направлении — и, даже не считая, Фердинанд знал, что повернул её семьдесят тысяч раз.

Придя в себя, он увидел, что сидит за секретером и опускает перо в чернильницу. Он уже много месяцев не писал Виолетте, а ему необходимо было сделать так, чтобы она думала, будто Мира по-прежнему жива-здорова и в безопасности, что она не… Что её не… Это было бы слишком больно для темпераментной, но хрупкой Виолетты, ведь она обожала сестру. Значит, надо писать письма чего бы это ни стоило! Буквы, которые Фердинанд выводил на белом листе, никак не хотели собираться вместе — им хотелось летать, они пытались избавиться от линеек, строчек, абзацев и прочих ограничений, даже от обязанностей выстраиваться в слова. Одна за другой буквы взлетали и отправлялись исследовать лист бумаги — его белизна казалась настолько пугающей, что её следовало зачернить, разрисовать, заполнить, чтобы не осталось ни одного пустого места. Выходившие из-под пера Фердинанда буквы В, И, О никак не могли соединиться, его лапа, уже не помнившая, как надо писать, искажала их до неузнаваемости. Уныло глядя на своё творение, крот понял, что, если он не возьмёт себя в лапы, это послание рискует никогда не добраться до Виолетты. Он уже совсем было собрался сосредоточиться, как вдруг в дверь снова постучали, и свет из коридора прорезал сумерки.

— Приветствую вас, друг мой. Почтовая служба леса к вашим услугам!

— Здравствуйте, Летун, какой вы сегодня элегантный, — похвалил его крот, рассматривая новенькую с иголочки форму почтмейстера. — Вот только это пятнышко от черники на обшлаге вашей куртки…

— Да, такой уж я, не могу устоять перед вкусненьким. Ваше письмо уже готово, Фердинанд?

— Я как раз заканчиваю, как любезно, что вы зашли за ним.

— Это вполне естественно. Я был рядом.

Осторожно, чтобы не помять простыни, Летун сел на стоявшую слева кровать и, ожидая, пока его друг закончит писать письмо, посмотрел в окно. В ярком свете даже самые тёмные его пёрышки словно переливались всеми цветами радуги.

— Я никогда ни о чём не спрашивал вас, Фердинанд. Много лет назад, когда вы пришли поговорить со мной, я согласился оказать вам услугу, не задавая вопросов, хотя, признаюсь, меня разбирало любопытство, — рассказала синица. — Можно я спрошу вас кое о чём сейчас?

— Конечно, — ответил крот, положил в конверт веточку лаванды и, быстро лизнув клапан, запечатал его.

— Почему вы не пошли к Виолетте и не рассказали ей о случившемся? Зачем вы так напрягаетесь и пишете письма вместо Миры? Вы же, наверное, страдаете от того, что все эти годы вам приходится подделывать её почерк… Неужели вы делаете это ради того, чтобы избавить Виолетту от тех страданий, которые сами испытываете по сей день?

Крот встал и вложил запечатанное письмо в крыло своего друга.

— Хотел бы я ответить вам «Да», Летун. Хотел бы я сказать вам, что делаю это только потому, что хочу уберечь её. Но, думаю, я решил поступить так главным образом ради себя самого.

— Ради себя самого? — непонимающе повторила синица.

— Да, ради себя. Пока я молчу, мне не приходится признаться, что я не сдержал слово, данное много лет назад, когда Виолетта вручила мне лапу своей сестры. Она тогда заставила меня поклясться, что я буду любой ценой защищать нашу семью, — сказал крот, глядя на лучащееся сквозь оконный переплёт солнце. — Но мне это не удалось, я потерял Миру. Вот почему я ничего не сказал Виолетте — я не хотел признаться ей в том, что мне не удалось выполнить обещание. Конечно, это немного эгоистично, но дело обстоит именно так. Я задерживаю вас, Летун, думаю, у вас ещё много дел…

— Я вернусь повидаться с вами, Фердинанд. Знаете, — проговорил Летун, положив крыло на плечо друга, — в этом нет вашей вины. В этом нет ничьей вины.

— Хотел бы я быть уверенным в этом, — прошептал крот, когда его друг закрыл за собой дверь, и снова сел к секретеру. — Хотел бы я быть уверенным…

Фердинанд вернулся в кровать и забился под одеяло. Неоконченное письмо так и осталось лежать на секретере. Засохшие цветки лаванды безутешными крупинками рассыпались по неразборчивым буквам.

В дверь снова постучали, и на этот раз Фердинанд со стоном спрятал голову под подушку — ему окончательно расхотелось просыпаться. Внезапно дверь распахнулась, и до него долетел хорошо знакомый запах, потом он различил стук подноса, поставленного на стол, услышал, как задрожали и звякнули о чайник чашечки, и почувствовал вкус воспоминаний. Озадаченный крот выбрался из-под спрятавшего его одеяла.

— Доброе утро, любовь моя, — сказала Мира, усаживаясь на край кровати. — Хорошо спал?

Сияющая Мира налила чай в две нарядные фарфоровые чашки и протянула его выдержавшие уже тысячу ремонтов очки с толстыми стёклами. Когда Фердинанд снова обрёл зрение, он заметил, что бумага, перо и чернильница исчезли с секретера, уступив место восхитительному, только что испечённому домашнему печенью и чаю с бергамотом, который его супруга обожала пить по утрам.

— Тебя здесь на самом деле нет, моя милая. Ты здесь никогда не бывала, — с сожалением проговорил Фердинанд, и ему снова захотелось спрятаться под одеяло.

— Я знаю, любовь моя. Но это совершенно очаровательное местечко. Я понимаю, почему ты захотел побыть здесь какое-то время после того, как меня не стало, — сказала она и, прежде чем вернуться и сесть около него, провела лапой по дверце шкафа и по шторам. — У Элизабет такой прекрасный вкус, я благодарна ей, что она о тебе заботится. Надеюсь, ты знаешь, что ты ни в чём не виноват, мой дорогой Фердинанд.

— Вот и Летун сказал мне то же самое, но я вам не верю. Если бы только я…

— Ты не мог